СССР к 1990 году окончательно скатился в экономическое болото, и все прекрасно понимали, что дальше так жить нельзя. Появилось много рецептов и программ выхода из этого системного кризиса. Проанализировав наиболее популярную из них – программу «500 дней» Григория Явлинского, – мы пришли к неутешительному выводу, что она построена по принципу «дай». От населения всё время требовали новых и новых жертв во имя далекого и туманного, но якобы светлого будущего.
Мы же предложили дополнительно ввести элемент по принципу «на», то есть заинтересованность всех в предполагаемых реформах получением определенной собственности, до отпуска цен, проведя честную приватизацию земли, малых и средних предприятий. В результате таких реформ наши сограждане стали бы не беднее, а богаче.
Мы предлагали выверенную, пошаговую технологию проведения реформ. Я считал, что отпуск цен в свободное плавание следовало делать очень осторожно, растянуть поэтапно на несколько лет. В условиях монополизма крупных предприятий в СССР рост цен не усилит конкуренцию, не будет безусловно стимулировать рост производства и заполнение рынка товарами. Зато бесполезная «шоковая терапия» приведет к обнищанию подавляющей массы населения, разрушению платежеспособного спроса.
Советская промышленность базировалась на крупных предприятиях-монополистах, а крестьяне, согнанные в колхозы и совхозы, потеряли навыки самостоятельной работы и инициативы. В этом было наше отличие от Польши, поэтому «шоковая терапия» была не только бесполезна, но и разрушительно вредна.
На руках у населения и в Сбербанке было много обесцененных денег, не обеспеченных товарной массой, – «деревянных рублей». Для того чтобы мягко и добровольно изъять эти «лишние деньги», уменьшить их давление на рынок, понизить инфляцию, я и предложил сначала начать широкую приватизацию земли и недвижимости. Земли – этого реального и не самого дешевого товара – в СССР было на десятки триллионов долларов.
В результате количество свободных денег на руках у населения резко уменьшится, инфляция замедлится, рубль реально может стать дороже, чем доллар. Только после существенного укрепления рубля можно было постепенно переходить к его конвертируемости.
Кстати, эти предложения я формулировал, будучи депутатом, на телевидении. За счет необъятных земельных угодий, которые оставались собственностью государства, у нас было колоссальное преимущество перед другими странами, которые проделали путь к рынку в условиях относительного безземелья.
Так впервые полуофициально появилось понятие приватизационных чеков, но в твердой валюте. А не в рублевых ваучерах, переиначенных позже Анатолием Чубайсом, стоимость которых в условиях гиперинфляции стремительно приближалась к нулю. Это, конечно, только основные тезисы, которые я успел изложить президенту.
…Ельцин встал, давая понять, что встреча закончена. Я сказал заготовленную заранее эпическую фразу:
– Борис Николаевич, история строго спросит с нас всех за то, что сделали, и то, что сделать не смогли.
– Вы работайте по совести, делайте то, что должны, обязаны делать, – сказал Ельцин, крепко пожимая мне руку, – а я отвечу за все…
После этого назначения по просьбе председателя правительства Ивана Степановича Силаева я прекратил работу на общественных началах президентом созданной мною Академии депутатского корпуса, депутатской группы «Реформа» и с удовольствием и энтузиазмом полностью окунулся в разработку экономических реформ и организацию с нуля работы нового министерства.
Мое первое в качестве министра распоряжение в правительстве Силаева было издано и строго соблюдалось почти за год до августа 1991-го, когда деполитизация государственных органов еще не стала нормальным и даже обязательным явлением. Тогда даже такое короткое и, по сегодняшним временам, достаточно нейтральное распоряжение, подобно грозовой туче, перепугало многих партократов.