«А ведь с “невыездным” парламентом мы прожили не один десяток лет. Наши официальные делегации вообще формировали (да и сейчас формируют) главным образом из высших сановников, да еще из тех, к кому они благосклонно настроены. Зарубежные партнеры нередко посмеивались из-за этого: мол, советские депутаты самые молчаливые в мире! И действительно, говорил-то ведь, как правило, руководитель делегации, а рядовые ее члены должны были почтительно внимать и всем своим видом выражать “полное единодушие”. Но вот пошло ли оно на пользу? Убежден, ничего, кроме вреда, не принесло. Неосведомленность депутатов во внешнеполитических вопросах создавала ту питательную среду, в которой и стали возможными такие трагические решения, как Венгрия, Чехословакия, Афганистан».

Вылетели в Японию на огромном «боинге», по-моему, 13 января 1990 года, но прилетели уже 14-го, потому как летели на восток, навстречу солнцу. Билеты организаторы купили в салон первого класса; как только взлетели, нас сразу обеспечили пледами, халатами, тапочками и белыми носками. Лететь предстояло часов одиннадцать.

– Вернемся к нашим баранам, – громко сказал Ельцин. – Скоро прилетаем на родину самураев, надо как следует подготовиться. Главное – не победить, а убедить их, вот в чем наша сила.

Во время длительного полета в Японию Ельцин не переставал спрашивать обо всех аспектах жизни незнакомой ему страны. Мгновенно запоминал тонкости восточного этикета, важнейшие научно-технические достижения, позиции многочисленных политических партий… Словом, пытался объять колоссальный массив информации о далекой и незнакомой Японии.

В токийском аэропорту «Нарита» Ельцина встречали по-восточному, очень радушно. Даже многочисленные, но корректные журналисты пока не задали ни одного провокационного вопроса.

Из аэропорта нас повезли, как нам казалось, по встречной полосе (левостороннее движение) в местный аэропорт «Сакура», чтобы пересесть на небольшой винтовой самолет и облететь на нем Токио.

Город огромный, и я не увидел его границ – всё очень плотно застроено, настоящий мегаполис. Потом была короткая поездка по самому городу – до гостиницы «Принц отель». Кругом абсолютная чистота, водители в белых перчатках, великолепные дороги, хитроумно спланированные развязки, умелое сочетание традиционного стиля со сверкающими небоскребами поражали воображение.

Но Токио все-таки город довольно серый и немного скучный. Очевидно, это последствия американских бомбардировок в 1945 году, когда янки применили тактику выжженной земли. Напалм и зажигательные бомбы они сбрасывали на расстоянии 15 метров друг от друга, что вызывало огненный смерч, полностью уничтоживший почти весь город с его историческими памятниками, и заживо сожгло более 100 тысяч жителей. То, что потом, после войны, быстро отстроили, было уже слишком однообразно и прагматично.

С первого дня нас сопровождала замечательный переводчик – молодая женщина Мари Ёнэхара. Она была дочерью японского военнопленного из Квантунской армии, который провел в нашем сибирском плену около 10 лет, но, вернувшись в Японию, стал убежденным коммунистом.

Работая над книгой, я случайно с большим сожалением узнал, что в 2006 году Мари-сан умерла. Умная и красивая была женщина, которая всю жизнь посвятила русскому языку, его изучению и продвижению. Оказалось, что она была не только уникальным переводчиком-синхронистом, но и известным писателем. Светлая ей память.

Мари блестяще владела русским языком, говорила практически без акцента и, если не видеть характерного японского лица, а говорить с ней по телефону, то складывалась полная иллюзия, что общаешься с выпускником филологического факультета МГУ.

Лишь однажды она оговорилась, слишком буквально перевела меню в японском ресторане, сказав вместо привычного для нас «молока» – «сперма лосося». Ельцин сделал удивленное лицо, но быстро всё понял и улыбнулся, а я потом шепнул Мари на ухо, что у нас для названия данной закуски используется совсем другой синоним.

Кстати, подобные казусы встречаются при буквальном переводе и с других иностранных языков. Так, например, иногда французы переводят понятие нашего деликатеса «черная икра» как просто «икра», а «красная икра» – как «яйца семги».

На следующий день Ельцин давал интервью ведущему телекомпании Ти-би-эс. Перед этим его отвели в гримерную, где миниатюрная японка, многократно кланяясь и приседая, начала свою работу. Разноцветные кисточки, как бабочки, порхали по лицу Ельцина.

– Никогда не думал, что выгляжу так безобразно и нуждаюсь в макияже. Но жалко обижать такую очаровательную девушку, – пошутил он.

На следующий день эта фраза появилась в японских газетах. Вездесущие журналисты ни на мгновение не отходили от Ельцина, записывали каждое оброненное им слово.

Интервью получилось интересным, деловым и главное – непредвзятым. Ведущий спрашивал обо всем: о жизни в СССР, перспективах сотрудничества с Японией, о семье. Только в самом конце, как бы невзначай, возник вопрос о Северных территориях.

– К сожалению, из-за нерешения вопроса о передаче Японии островов Кунашир, Итуруп, Шикотан и Хабомаи наши страны до сих пор не подписали мирный договор. Существует ли возможность прийти к единому мнению?

– Несомненно, – убежденно сказал Ельцин. – Я вижу пять этапов постепенного решения этой проблемы. Прежде всего, нужно официально и одновременно обеим сторонам признать сам факт ее существования как результат поражения милитаристской Японии во Второй мировой войне. Думаю, сделать это должен наш Верховный Совет и ваш парламент. Кстати, подобные территориальные споры в течение полувека есть у Японии также с Китаем, Южной Кореей, Тайванем…

На втором этапе – провести демилитаризацию островов, наших войск и сегодня там очень мало; на третьем – открыть острова для свободного предпринимательства, создать своего рода Гонконг. Затем могло бы осуществиться наконец подписание мирного договора с Японией.