«Шоковая терапия» Егора Гайдара взвинтила до небес гиперинфляцию, швырнула в нищету почти всё население России, обнулила огромные многолетние сбережения, хранившиеся в Сбербанке, обрушив покупательную способность населения. Произошло ураганное разрушение российской экономики. Кроме того, проведение по «либерализации внешнеэкономической деятельности» по Авену привело к потере многих внешних рынков, резко сократило экспорт и валютные поступления, разорило государственную казну. Деятельность «реформаторов» породила новые, невиданные доселе виды коррупции чиновников (своего рода «право первой ночи» – разрешительная или согласовательная подпись).

А ведь еще в 1990 году МВЭС РСФСР подготовило предложение по постепенному, без всяких шоков, переходу к рыночным отношениям, к конвертации рубля. Идея именных приватизационных чеков в привязке к твердой валюте (что защищало их от гиперинфляции), впервые предложенная мной и отданная на рассмотрение Ельцину и Силаеву, была, в принципе, одобрена. Силаев написал резолюцию на моей аналитической записке:

Планировалось пока удерживать цены, что в целом правительству в то время удавалось, и выпустить «приватизационные чеки» стоимостью в 10 тысяч рублей, но в валютном эквиваленте. Происходило это в 1990 году, когда за такие деньги можно было действительно купить автомобиль.

Параллельно антимонопольный комитет не сиюминутно, а постепенно начал бы «расслаивать» монопольные структуры. И только после этого предполагалось начать поэтапно отпускать цены на продукцию.

Несмотря на возникающие трудности (часть имущества находилась в союзной собственности, а часть – в республиканской), мы к середине 1991 года все же подготовили программу «народной приватизации».

Председатель Государственного комитета РСФСР по управлению государственным имуществом, заместитель председателя Совета министров РСФСР Михаил Малей предложил вместо чеков ввести приватизационные счета в банках. Тоже неплохое решение – меньше возможностей воровства и обмана наивных граждан и пенсионеров, не привыкших к рыночным отношениям.

К счастью, Борис Николаевич уже через несколько месяцев понял свою кадровую ошибку и в течение года без ущерба для репутации «реформаторов» вывел их из активной экономической политики.

В последний раз я видел Гайдара через много лет совсем при других обстоятельствах. Это было, наверное, в 1997 году.

Мне позвонил в торгпредство тогдашний посол России во Франции Юрий Рыжов:

– Витя, давай срочно приезжай ко мне на Гренель (резиденция посла), у меня для тебя большой сюрприз…

– Юрий Алексеевич, а нельзя ли завтра?

– Нет, никак нельзя – завтра сюрприз уже улетит в Москву.

Пришлось ехать, хотя очень не хотелось мотаться по вечерним городским пробкам в час пик. Я понял, что это был какой-то важный гость из Москвы, но никак не ожидал, что им окажется Егор Гайдар с женой Марией Стругацкой.

В большом салоне посольской резиденции за чашкой кофе и различными напитками сидели Рыжов, Гайдар и Стругацкая. Судя по состоянию бутылок виски и коньяка, я действительно долго был в пути.

Навстречу мне шагнул Гайдар. Это был уже совсем другой человек – уставший и постаревший раньше времени.

– Ну, вы же прекрасно понимаете, – пожал мне руку Гайдар, продолжая, очевидно, диалог с самим собой, начатый до моего прихода, – я ведь не мог иначе.

– Конечно понимаю, – ответил я, – забудем.

Это «понимаете» относилось ко многим моментам наших взаимоотношений. Из уважения к хозяину дома вели мы себя мирно, хотя «язык чесался» сказать все, что я думаю.

Все это время, чтобы снять напряжение, Рыжов шутил и предлагал тосты.