Эти и подобные им истории вызывали горячие страстные споры между пленными. Прочитанные книги помогли нам увидеть жизнь с другой стороны, и постепенно мы стали все лучше узнавать правду.

Пленные в Красногорском лагере на работы посылались не ежедневно. Поэтому я всеми силами стремился попасть в лазарет санитаром. Лазарет помещался в отдельном бараке, входить в который разрешалось только больным. Осенью 1942 года в лагере номер 27 пленных было еще не так много, поэтому и больных в лазарете тоже было мало. Но с приближением зимы число и тех, и других возросло. С температурой 38 градусов больного обязательно отправляли в лазарет.

Доктор Янош Эрдёш, бывший лейтенант медицинской службы Сомбатхейского гарнизона, попал в плен вместе с нами. Как только количество больных в лазарете увеличилось, старший врач лазарета привлекла доктора. Эрдёш был очень милым человеком. В Сомбатхее в свободное от службы время он хорошо играл на скрипке, любил музыку, стихи. Мы довольно близко сошлись с ним, так как он в какой-то мере был моим земляком. Я попросил его помочь мне попасть на работу в лазарет. Попытка его оказалась успешной, и через недели три-четыре я уже стал работать в лазарете.

Там я получил возможность заглянуть в особый, скрытый от посторонних глаз мир. Кроме меня в лазарете работали еще трое румынских военнопленных: один поваром (здесь имелась своя кухня), двое других — санитарами. В зависимости от болезни и физического состояния больные получали либо строгую диету, либо улучшенное питание.

В пяти-шести палатах лазарета лежали тридцать — сорок больных. В лазарете была хорошо оборудованная перевязочная, где можно было делать даже небольшие операции. Главный врач лазарета, седая женщина в возрасте пятидесяти лет, имела звание майора Советской Армии. Иногда она ходила в лагерь для проверки и осмотра, и тогда ее сопровождала молодая стройная рыжеволосая женщина-врач, тоже в военной форме. Когда она проходила по лагерю, все мужчины не сводили с нее глаз.

Советского доктора из лазарета звали Иваном Калистратовичем. Это был высокий, атлетически сложенный мужчина лет тридцати пяти, с постоянной улыбкой на лице, по профессии хирург. С девяти утра до пяти вечера он находился среди больных. Каждый день в сопровождении худенькой, небольшого роста и очень подвижной фельдшерицы — неусыпного стража чистоты — он заходил к нам.

Как я уже говорил, большинство пленных в лагере составляли немцы и поэтому здесь во всем создалось своеобразное «немецкое господство». Немцем был старший по лагерю, немцы работали на кухне, были начальниками сапожной и портняжной мастерских, старшими по баракам. В лазарете же «господствовали» румыны. И приход туда двух венгров вызвал среди них сильное недовольство.

А поскольку доктор Янош Эрдёш был врачом, то весь огонь старший санитар сосредоточил на мне. Всю грязную и тяжелую работу, которую они до этого выполняли вдвоем, вернее, по большей части — младший санитар, теперь взвалили на меня.

Я убирал палаты, длинные широкие коридоры, туалеты. Все это я должен был не менее чем по три раза в день мыть дезинфицирующим раствором. Едва я заканчивал утреннюю уборку, как наступало время обеда. Больные обедали в постелях в палатах, куда обед в тарелках носили им старший санитар Бумбенич и его коллега. После обеда, естественно, нужно было произвести уборку: больные вместо хлеба получали сухари и потому всюду было полно крошек.

Плотный, круглолицый, черноглазый и темноволосый Бумбенич, лет тридцати, в армии был унтер-офицером и, наверное, потому очень любил командовать.

Я отлично понимал цель их игры, но для меня, еще в детстве прошедшего школу ученичества в ресторане «Зеленое дерево» в Вашваре, не составляло никакого труда победить в любом, даже международном соревновании по мойке полов и уборке помещений. Я имел многолетний опыт мытья каменных и паркетных полов, тысячелитровых бочек снаружи и внутри, окон и столовых приборов, стаканов и тарелок, которых я перемыл тысячи. С презрительной улыбкой я наблюдал за тем, как Бумбенич с двумя тарелками каши, по одной в каждой руке, гулял между кухней и палатами больных. Дали бы мне, я бы показал, как нужно носить сразу по восемь-десять тарелок, и не прогуливаясь, а бегом. Но пока я носил только «утки» из-под лежачих больных.

В лазарете приходилось оставаться и на круглосуточные дежурства, на которые Бумбенич назначал меня иногда по четыре-пять раз в неделю.

Иван Калистратович, часто заходивший в лазарет для проверки ночью, как-то спросил, почему я так часто дежурю по лазарету. Я ответил ему какой-то шуткой.

Уходя, врачи оставляли ключ от перевязочной у старшего санитара. Я никогда даже не заглядывал туда. После ухода врачей Бумбенич часто запирался и подолгу оставался там со своим подчиненным.

Так продолжалось около двух месяцев, а потом случилось так, что сложившееся положение изменилось. А произошло вот что. Однажды Иван Калистратович пришел вместе с фельдшерицей, как всегда, около девяти часов утра. Я в это время как раз мыл коридор. А Бумбенич со своим другом сидели на скамейке и над чем-то весело смеялись. Они сразу не заметили вошедших.

Иван Калистратович с первого взгляда оценил обстановку. Этот обычно веселый, мягкий по характеру человек покраснел от возмущения. Подойдя в Бумбеничу, он схватил его под руку и подвел ко мне. Взял у меня половую тряпку, сунул ее Бумбеничу в руки и на ломаном немецком языке сказал:

— Прошу вымыть коридор! — А потом взял меня за руку и дрожащим от возбуждения голосом продолжал: — Декан! Вы — старший санитар! Ясно?

С этими словами он завел меня в перевязочную, объяснил, где и как нужно кипятить шприцы и пинцеты каждое утро, показал основные, самые распространенные лекарства, мази, рассказал, как они называются и в каких случаях применяются. Порядки в перевязочной и медицинские инструменты были мне давно знакомы, нужно было только заучить их названия по-русски и запомнить случаи применения советских лекарств, но и это я быстро выучил.

Спустя час мы уже проводили с Иваном Калистратовичем первый обход. Я нес на подносе и подавал ему шприцы, лекарства, инструменты. Больные должны были всегда принимать лекарства в присутствии врача или санитара, потому что находились и такие, которые не принимали лекарства, а прятали под подушку. Тяжелобольным делали инъекции. Измерение температуры больных утром тоже входило в мои прямые обязанности.

Многие больные страдали пелларгией. Это были самые тяжелые больные. Не меньше было раненых и обмороженных. Часто у слабых здоровьем военнопленных вскакивали фурункулы, бывали случаи воспаления легких и верхних дыхательных путей.