Метрах в двухстах впереди на пляже возвышалась скала, которую местные называли Пальцем Тартмана – идеальное место, чтобы усесться на ее вершине, слушая шум волн и забыв обо всем. Когда Закатная пора вступала в решающую фазу, именно Палец первым погружался в тень. Пин любила сидеть на нем, наблюдая, как пляжи Серого моря окутывает гаснущий в течение многих часов розовый свет, защищая Еврому-7 от прихода ночи. Впрочем, то было единственное время, когда Палец Тартмана оставался безлюдным, – сидеть на нем в Закатную пору считалось опасным чудачеством, и в селении ходили рассказы о безрассудных глупцах, которые, убаюканные шумом волн, заснули на вершине Пальца, чтобы никогда уже больше не вернуться домой.

– Глупцы, – нараспев пробормотала Вайз и радостно повторила еще несколько раз: – Глупцы, глупцы, глупцы.

На Пальце Тартмана кто-то сидел.

Она заметила его, когда добралась до места, где потрескавшийся фрагмент пляжа образовывал небольшое русло, заполненное серой водой. С такого расстояния она не могла различить сидящего, но была уверена, что это не кто-то из взрослых – маленькая фигурка выглядела не больше ее самой. «Наверняка Клаб Мурд», – решила она: сын ботаника Пекки Мурда, работавший вместе с отцом и приходивший в восторг от каждого дурацкого куста, оплетавшего руины. Что он тут делает?

Пин разозлилась – мальчишки не должно было тут быть. Он постоянно к ней цеплялся, как, впрочем, и к остальным детям из EDU-3, третьей учебной группы поселения Тартмана. Насколько она помнила, он даже как-то раз взломал ей соединенный с персоналем учебный модуль, из-за чего она лишилась большинства файлов, загруженных по поручению преподавательницы госпожи Тим. Пин была убеждена, что Клаб затаил на нее злобу, пока не покопалась слегка в Потоке и не нашла сведения о первых признаках созревания одиннадцатилетних мальчиков, а также терминах «гормональная буря» или «петушиные ухаживания».

Дурак.

Она могла поступить двояко: либо вернуться в поселение и провести последние минуты Закатной поры в обществе недовольного отца, либо отвоевать себе свой кусок пространства на Пальце. Можно, конечно, было и промучиться с отцом – ничего нового, бывало и намного хуже, но все же она склонялась ко второму варианту. Это было ее место, пусть даже Клаб полагал иначе, и она не собиралась от него так легко отказываться. Она решила, что сядет как можно дальше от него, но всем видом продемонстрирует ему свое недовольство. Так когда-то делала мать – Пинслип помнила, что, когда той что-то не нравилось, Аманда Вайз могла создать вокруг себя настоящее силовое поле из холода, сквозь которое никто не мог пробиться. Отец в гневе даже как-то раз назвал ее «ледяной сукой».

«Так, скорее всего, и поступлю», – решила она, перепрыгивая через широкий участок русла, а затем начала карабкаться наверх.

Скала была влажная и дырявая, покрытая естественными захватами и углублениями. На Палец Тартмана можно было легко подняться с южной стороны, где крупный фрагмент скалы образовывал пологий склон, но Пин решила выбрать более трудный путь. Во-первых, это странным образом укрепляло ее уверенность, что она поступает правильно, словно уже само покорение скалы составляло часть той схватки, которую она намеревалась выиграть. Во-вторых, подход со стороны склона исключал фактор неожиданности – Клаб Мурд заметил бы ее раньше и успел бы подготовиться к встрече.

Естественно, он мог видеть ее и так – Палец Тартмана представлял собой превосходный наблюдательный пункт, – но не мог понять, что она карабкается по западной крутой стене. Она лезла наверх, прижимаясь к холодному камню и ощущая еще сильнее придавливавшие ее к нему легкие порывы ветра, не обращая внимания на пролетавших рядом воронов и стараясь не наступить на маленьких твинклей – птицеобразных бескрылых созданий, семенивших по небольшим скальным уступам.

В какое-то мгновение, уже почти у самой вершины, она поколебалась, словно некая сила вдруг отмерила ее судьбу, словно остановилась большая стрелка смертельных часов. На долю секунды ее оторвало от скалы, и она изо всех сил вцепилась в камень, судорожно схватившись за каменный клык и чувствуя, будто настал момент неопределенности, почти смерти. Пин закрыла глаза, но тут же снова их открыла, а затем подтянулась и выбралась на плоскую вершину.

Сидевший на скале мальчишка оказался вовсе не Клабом Мурдом.

На вид он был чуть младше ее, и у нее вдруг перехватило дыхание при виде его красоты. Она никогда прежде не видела таких красивых парней. Он сидел, не сводя взгляда с Серого моря, и в его фигуре было нечто, вызывавшее два противоречащих друг другу чувства – восхищения и беспокойства. Говорят, будто некоторые люди отличаются красотой, и действительно встречаются исключительные в этом отношении экземпляры, но тут было нечто иное – некая золотая пропорция, нечто, казавшееся почти сверхъестественным.

Черты его были словно высечены из камня, светлые, почти белые волосы волнами падали на плечи, белая кожа чуть ли не блестела. Он был одет в типовую форму EDU-3 – серые полотняные штаны и рубашку со шнуровкой, но на этом подобие заканчивалось. Рядом с ним на скале лежало нечто похожее на цветастый сюртук – странную старомодную одежду. Глаза с длинными ресницами сияли невероятной голубизной.

Пин словно ушла в себя, чувствуя, как внутри нее поднимается необъяснимый бунт против исходившей от парня красоты. Она почти ощутила нарастающий холод, душевный лед и лишь тогда поднялась на ноги, безразличная ко всему, – красота никуда не делась, но ее приглушал непонятный до конца для самой Пин гнев.

– Привет, Пинслип Вайз, – сказал мальчик, не глядя на нее. Голос его, хоть и странно низкий, звучал достаточно приятно.

– Привет, – неуверенно ответила она и, решив больше на него не смотреть, повернулась, глядя на волны Серого моря и кружащих над ним воронов. Она собиралась сесть так, как если бы парень был Клабом, а может, даже и дальше. Пин прищурилась, чувствуя, как холодный бриз ударяется о Палец Тартмана. – Ты из какого поселения? – как можно более бесстрастно спросила она.

Он не ответил, и она, не выдержав, все же взглянула на него, в то же мгновение почувствовав, как краснеют ее щеки, – он смотрел прямо на нее. Злясь на саму себя, она едва сдержалась от желания отвести взгляд и продолжала смотреть на него, пока краска на щеках не побледнела и не сошла.

– Имя у тебя есть?

Парень пожал плечами.