Грюнвальд позволил креслу опуститься в лежачее положение, а яду Паллиатива – заполнить его кровеносные сосуды. По щекам его стекали слезы, но он ничего не замечал. Несмотря на действие снадобья, он все еще не мог лишиться чувств, словно для него это было наказанием, которое он желал понести.
Ему хотелось засмеяться – он сам не знал отчего. Ему хотелось еще раз произнести ее имя. Но он не успел.
Неожиданный ускоренный прыжок лишил его способности дышать и последних трезвых мыслей.
2. Поддержка
Действующая производственная линия ОКЗ – оптимальное решение. Мы не запрещаем модификацию наших кораблей, если она не противоречит пактам Альянса относительно вооружений. Конструкция кораблей имеет модульный формат, и существует возможность ее последующего усовершенствования, если оно проводится на наших верфях или верфях, имеющих наш сертификат, мы не видим в этом никаких проблем. Однако мы не можем согласиться на неофициальную модификацию нашей продукции. Нелегальные верфи и верфи, не имеющие сертификата ОКЗ, должны отдавать себе отчет в том, что каждая неправомочная модификация корабля ОКЗ делает недействительной предлагаемую нами гарантию.
Планета была старая, наполовину выжженная и серая.
Она вращалась вокруг самой яркой звезды в созвездии Цефея, в неполных пятидесяти световых годах от легендарной Солнечной системы. Люди во времена до Империи дали ей название Альдерамин, и точно так же называлась система, с центральной звездой почти вдвое тяжелее Солнца. Серая планета носила имя Альдера, и открыли ее лишь во времена Галактической Империи. Машины выжгли ее наполовину, не придавая ей особого стратегического значения, хотя это казалось невероятным: все-таки система Альдерамина находилась в Рукаве Ориона, с которым сражающиеся стороны обошлись особо жестоко во время Машинной войны.
Вальтер Динге терпеть не мог Альдеру.
Он терпеть не мог заглушавшую большую часть цветов серость, скверно терраформированную атмосферу, пронизываемую кислотными дождями, и покрытые серым мхом скелеты старых городов Империи. Он терпеть не мог тянувшиеся на километры шахты, разрывшие поверхность Альдеры и образовавшие лабиринт скрывающихся под ее скорлупой туннелей с обитавшими в них гморками.
На Альдере не существовало времен года, так же как и настоящих дня или ночи, разве что если бы кто-то решился выбраться на окутанную вечной тьмой вторую половину планеты, накрытую саваном кислотных туч. Из-за нетипичного состава атмосферы после не слишком удачного терраформирования на поверхности царила странная серовато-мрачная пора, в которой чем-то уникальным выглядели немногочисленные проблески чистого света. Поселенцы могли здесь выжить лишь благодаря частым отпускам за пределами планеты. Если у кого-то не хватало средств, чтобы улететь, он быстро впадал в депрессию. Местный пейзаж вполне годился для фильма ужасов.
Вальтеру Динге не нужен был даже пейзаж.
В своем самом страшном кошмаре, который возвращался к нему в моменты сильного нервного стресса и напряжения, он оказывался в Детской колонии номер двадцать два, как называли один из жилых секторов в Пылевой Звезде. Детские колонии были печальной необходимостью – взрослые жители Альдеры, если не работали бо́льшую часть времени в шахтах, трудились на поверхности, пытаясь отремонтировать поврежденное оборудование. Их дети обычно находились под опекой специализированного персонала и пауканов, как называли восьминогие Машины второго разряда, ползавшие за ними по пятам на случай нападения примитивных и агрессивных гморков.
Короткие ноги Вальтера осторожно ступали по серым камням. В детстве он был хоть и мал, но достаточно ловок. Однако сейчас он спал, и каждый шаг стоил ему немалого труда. Пинки, как он называл своего паукана, семенил рядом, бдительно сканируя окружение пучками зеленоватых лазеров.
– Вальтер…
Динге вздрогнул. Голос был ему знаком – в каждом его кошмаре звучал именно такой зов, слегка завывающий, с растянутыми гласными. Полный тепла, но при этом повергающий в ужас.
Голос матери.
– Ва-а-альтер, – пела она. – Иди сюда, сынок, иди-и.
В этот момент кошмар распадался на два ответвления. Динге либо видел, как мать ждет его в разграбленном стрипсами шахтерском лагере недалеко от города – то есть там, где она ждала его в действительности, либо она возникала перед ним в сером поблескивающем тумане на дороге в Детскую колонию, не позволяя пройти дальше. В обоих случаях, однако, она выглядела так же, как и тогда, когда он видел ее в последний раз, – по большей части «спасенную» сектой, с наскоро смонтированной механической внешней поддержкой, пронизанную инъекторами, закачивавшими ей в кровь заменитель гемоглобина, серебристую жидкость стрипсов, якобы способствующую адаптации к технологической трансформации.
– Ты будешь спасен, – сообщала Цецилия Динге, протягивая к нему руки. Все ее тело хрустело; хруст этот, как и слегка компьютерный голос, Вальтеру предстояло запомнить навсегда. – Ты обретешь технологическое спасение. Ты обязательно должен приобщиться к Симуляционной Технологии Развития Интеллекта Постчеловечества.
На самом деле мать не произносила всю эту речь. Она ждала его в лагере и пыталась поймать, генерируя звенящие слова о необходимости достижения настоящего совершенства. Он в ужасе прятался от нее среди камней и карликовой растительности Альдеры. Ей не удавалось его схватить, и она в конце концов уходила к ожидавшему ее транспортнику стрипсов, которые в рамках программы обращения в свою веру атаковали слабо контролируемые Альянсом планеты. Во сне, однако, было иначе.