– Семья, говоришь? Жалко? Кого жалеть?! Они меня как бомжа из моей собственной квартиры выставили! Использовали как отмычку для столичного житья, для карьеры! Как знать, может, я первой покупкой хороший ствол с оптикой сделаю….

Глебов говорил, сам удивляясь своей ненависти – оказывается, все эти годы жила-таки в сердце обида, только повода высказать ее не было.

Понял это и Боцман – наверное, единственный человек на свете, способный понимать сейчас Глебова. Понял и снова вернулся к деньгам:

– Ствол? Ты, Андрей Иванович, в нашем мире чужой. Рано или поздно все равно засветишься – большие деньги голову кружат любому. А мы не полиция – у нас сроков давности не бывает. Так что будем тебя искать с превеликим усердием.

– Значит, – вздохнул Андрей, – прятки продолжаются? Вышел Боцман из тумана, вынул ножик из кармана…, – он вдруг представил, как Боцман, разговаривая с ним, яростно жестикулирует, отправляя своих пацанов на полной скорости к злополучной даче, и заторопился, – Короче, пошел я прятаться, гражданин Боцман. Очень хочу надеяться, что мы с вами не увидимся. В общем, прощай, Леша, не поминай лихом – ты же за общак не отвечаешь.

– Вот чертяка! – крякнул Боцман, – погоди… ты, что – в домике все время был?! Где?!

– Вот пацаны твои сейчас приедут, обыщут и тебе доложат, лады?

Глебов отключил телефон, неуклюже перелез через неподвижную женщину, вытащил из чуланчика сумку с деньгами, потом долго пыхтел, отстегивая кобуру от покойника. Уже в дверях он задержался на мгновение и, не глядя по сторонам, сказал громко:

– Ты, тетя, валила бы отсюда скорее. Сейчас приедут настоящие бандиты – им свидетели ни к чему. Тебя никто не видел. А за порядок не беспокойся – приберутся ребята, им огласка тоже без надобности. Завтра приедешь – как будто тут ничего и не было, – он подумал еще, вытащил пачку денег, бросил на стол, не считая, – это на зубы. Ну, и за съеденную консервацию. Огурчики у тебя – высший сорт.

Андрей вышел на улицу, задержался у тела Федоса, чтобы глянуть на оружие – обычный «макаров», решил не брать.

Водить машину Глебов умел, даже сдал когда-то на права. Вот только купить собственное авто все никак не решался. Да и зачем она нужна, если хозяин по полгода на вахтах проводит. А в отпуске куда удобнее кататься на такси.

Он подогнал под рост сиденье, устроился удобнее, взглянул в лобовое стекло и растерянно заморгал – вместо ночной темноты глазам предстала какая-то серая пелена.

Глебов подумал, вылез из машины и провел рукой по стеклу, поднес ладонь к лицу и удивленно улыбнулся – снег! Первый снег в этом году!

Он снова залез в салон, на ощупь нашел, как включаются щетки, некоторое время по-кошачьи – одними глазами – следил за их работой. Наконец, выжал педаль сцепления, включил передачу. Машина дернулась, но не заглохла, а поехала.

Никакого готового плана у Андрея не было. Для начала необходимо уехать как можно дальше от дачи, потом – потом видно будет. Здесь, в Чкалове, ожидать чего-то хорошего смысла не было. Москва? Видимо, да…

Машину Куцый держал в холе и неге – на, так называемой, дачной дороге в салоне ни разу не раздался хотя бы скрип обшивки. Даже, слушаясь команд неуверенных рук Глебова, она ныряла в выбоины и выбиралась обратно легко и мягко. Прямо иномарка, а не дитя родного автопрома.

Первые признаки заработавшего мышления появились перед выездом на шоссе, ведущее в город. Для начала Глебов заботливо укрыл полюбившимся дождевиком сумку с деньгами и оружие – выбросить револьвер рука не поднималась.

Потом, пропуская чадящие грузовики, шедшие в Чкалов бесконечной колонной, он принял решение в город не ехать. Машину Куцего вполне могли опознать соратники, уже, несомненно, знавшие о гибели ее хозяина, а при своем небольшом водительском опыте устраивать гонки по городским улицам на манер голливудских боевиков Андрей не рискнул.

Значит, поворачиваем не направо, а налево – подальше от проклятого города, насколько хватит бензина и везения.

Он немного поэкспериментировал с ближним и дальним светом, дождался приличного разрыва между грузовиками и помчался на восток.