В машине Кэти разрыдалась. Я остановился в парке, обнял ее. Она была почти что в истерике, и я тоже плакал. Я не мог видеть, как она страдает, просто не мог.

– Не плачь, Кэти,  – сказал я.  – Пожалуйста, не надо.

– Боже мой,  – всхлипывала она,  – что если он сошел с ума навсегда? Он был такой милый малыш, самый, блин, милый малыш в мире!

Раньше я никогда не слышал, чтобы она ругалась или говорила «блин». Я попытался сосредоточиться на этой мысли, чтобы самому не расклеиться и не впасть в истерику.

– С ним всё будет в порядке,  – сказал я.  – Он снова станет как раньше.

– Нет, не станет,  – теперь Кэти тоже пыталась перестать плакать.  – Не станет он как раньше,  – от этих слов она снова разрыдалась, рубашка у меня была мокрая насквозь. Она просто вцепилась в меня и рыдала, а я гладил ее по голове. Наконец она выпрямилась.

– Я так тебя люблю, Брайон,  – сказала она.  – Не знаю, что бы я без тебя делала.

– И я тебя люблю,  – сказал я. Мне стало попроще произносить эти слова.  – И не переживай о том, что сказал доктор, он просто ненавидит хиппи, вот и всё. А Эмэндэмс поправится, я знаю.

– Мне пора домой,  – сказала Кэти.  – Мне нужно быть рядом с мамой, когда она узнает. Это ее просто убьет.

Я высадил ее возле дома, но внутрь не пошел. Я решил, что это дела семейные, а я пока еще не член этой семьи.

Приехав домой, я обнаружил, что уже очень поздно. Мама спала. Я пошел к себе и лег в кровать, даже не стал выключать свет. Марка пока не было. Я устал, я чувствовал себя высушенным, опустошенным. Когда переживаешь за других, ужасно устаешь. Я знал, что не смогу уснуть. Я закрыл глаза, и передо мной закружились картинки и люди: Марк и Чарли, Майк и Анджела, Кэти и Эмэндэмс с мистером Карлсоном, Тим и Кудряха Шепарды. Раньше жизнь казалась такой простой, а теперь она вдруг стала очень сложной. Я помнил, как когда-то главной моей проблемой было раздобыть три бакса, чтобы заплатить Чарли за колу. Раньше всё было просто, а теперь вообще нет. Мне ужасно захотелось покурить. Для очистки совести я пошарил в карманах, но знал, что там ничего нет. Тут я вспомнил, про заначку Марка, скатился с кровати и залез под его матрас. Я нащупал что-то странное и вытащил наружу. Это была длинная продолговатая штука в форме цилиндра. Я открутил крышку, и оттуда посыпались таблетки.

Я вообще не тупой. Я никогда не пробовал наркотики, если не считать пары опытов с травой, но я знал, как они выглядят. Я посмотрел на эту гору таблеток – их там были сотни – и в моей голове что-то защелкало: тик, тик, тик. И тут я всё понял, хоть и не хотел понимать.

Марк торговал наркотиками. Таблеток было слишком много для одного человека, и потом, если бы Марк сам их принимал, я бы заметил, что он странно себя ведет. Нельзя принимать наркотики незаметно, я знал это по примеру кучи знакомых ребят. Так значит, Марк продает наркотики. Марк – дилер. Вот откуда у него столько денег. Вот откуда он знал про дом хиппи. Вот откуда хиппи знали его. Вот откуда он знал, где искать Эмэндэмса.

Эмэндэмс. Кэти.

Эмэндэмс в больнице, возможно, никогда не поправится из-за наркотиков, которые ему продал Марк. Может, и не ЛСД, но что-то в этом роде, одному богу известно, чем он еще торгует. Я вспомнил светловолосую девчонку, похожую на труп, Эмэндэмса, который кричал про пауков, рыдающую Кэти. Я подумал о мистере Карлсоне и о жестоком докторе – всё это кружилось у меня в голове, словно вот-вот взорвется.

Я подумал о причине всех этих несчастий, и вдруг всё прояснилось. Я совершенно спокойно вызвал копов. Эмэндэмс сошел с ума, Кэти очень больно, а я просто сделал, что мог. После этого я сел на стул в гостиной и стал ждать. Мне показалось, что Марк появился через минуту.

– Чего не спишь? – спросил он и вдруг застыл.  – Брайон, что с тобой? Выглядишь жутко.

Я вытащил цилиндр.

– А,  – сказал Марк после паузы,  – так ты нашел их? Ты не волнуйся, я ничего не принимаю, мне и так неплохо, без таблеток.

– И так неплохо? – повторил я.