Мои бабушка и дедушка со стороны отца не пережили холокоста. Они покинули Европу, как только в конце 30-х годов над еврейским народом стали сгущаться тучи. Мой отец родился в Панаме, и вся семья сразу же переехала в Венесуэлу. У него было достойное детство без каких-либо бед. На самом деле, он всегда был очень уверенным человеком и показывал мне, что бояться нечего и что жизнь – это приключение, в котором мы должны победить. Господи, да он же кардиохирург! В моем мире это выглядит чертовски смело.

По мере взросления моя мама сталкивалась с травмами своих родителей и сама невольно перенимала многие из них, что сформировало ее личность. Поэтому, помимо того, что она очень харизматичный, чуткий, дружелюбный, открытый, заботливый и успешный в своей области человек, она очень часто тревожится и боится, что произойдет непоправимое. И я не виню ее, потому что у ее родителей все было именно так.

С самого раннего возраста у меня были большие амбиции, я проявляла напористость и решительность своего отца, но кроме этого, я унаследовала некоторые страхи своей мамы. Я стала часто начинать предложения с фразы «Я боюсь…» и перестала пробовать то, что выходило за пределы моей зоны комфорта. Иногда она подталкивала меня заняться тем, что, по ее мнению, должно было мне понравиться, но знаете что? Воспитывать детей нелегко, потому что они отказываются делать то, что им говорят. Они делают то, что вы им показываете. А я редко видела, чтобы она сталкивалась со своими страхами, так зачем мне было вообще заморачиваться?[47]

Я никогда не стремилась стать независимой. Я могла часами проводить время с тем, кто мне не нравится, только чтобы не идти куда-то в одиночестве. Вы когда-нибудь так делали? Честно говоря, в детстве мне нравилось, когда мои родители все для меня делали, а в юности – мои друзья и Адам. Раньше я считала себя слишком хрупкой и ненадежной. И мне нравилось, когда со мной обращались как с маленькой девочкой и когда люди заботились обо мне. От этого я чувствовала себя защищенной в любое время.

В один прекрасный момент все изменилось.

После свадьбы мы с Адамом подумывали о том, чтобы завести детей, но он был не слишком рад этой идее. Он говорил:

– Мишель, ты говоришь, что хочешь детей, но как ты собираешься заботиться о них, если не можешь позаботиться даже о себе? Чему ты можешь научить своих детей, если даже не знаешь, как защитить себя? Я не хочу, чтобы мои дети были такими же боязливыми, как ты. Как ты сможешь научить их смелости? Они вырастут такими же, как ты. Я люблю тебя, но я хочу, чтобы мои дети были смелыми.

Его слова сильно меня ранили, в основном потому, что они на 100 % были правдой.

Ой.

Я не могла придумать ни одного аргумента в противовес. Я начала винить свое прошлое: опыт бабушки и дедушки и поведение мамы. Я нашла в этом какое-то утешение. Я оправдывалась тем, что я не виновата в том, кем стала. Но в какой-то степени мне нравилось быть таким человеком. Кого я пыталась обмануть?

В недавнем разговоре с мамой, когда я была у нее в гостях, она впервые взяла на себя ответственность за мою тревожность. Она сказала кое-что очень настоящее и наталкивающее на мысли:

– Мишель, я помню, когда ты была маленькой, я всегда так боялась, что с тобой может случиться что-то плохое. Я всегда говорила тебе не делать определенных вещей, не быть слишком любопытной или слишком рискованной. Я всегда говорила тебе беречь себя и обращалась с тобой так, будто ты не можешь о себе позаботиться. Прости меня. Своими словами и действиями я неумышленно заставила тебя поверить, что ты недостаточно сильна, недостаточно способна и недостаточно надежна. Мое желание присматривать за тобой и оберегать сделало тебя слабой, напуганной и внушило тебе мысль, что ты всегда должна зависеть от кого-то, потому что не можешь ничего сделать сама.