Интересно, что именно этот последний вопрос о том, что нам следует делать и что от нас может требоваться в данной ситуации, люди так редко задают себе из-за того, что занимают позицию временного существования в ее современной форме. Эта позиция выражается по большей части в том, что человек
Здесь мы коснулись второго решающего различия в направленности и содержании позиции временного существования у людей военного времени и у нашего поколения. Как в свое время писал Франкл, тот, кто занял позицию временного существования, занимается, в сущности, не деятельностью, а покорным ожиданием. Для военного поколения ожидание было типичным. Оно не ждало ничего хорошего, потому что опыт прошлого научил его, что ничего хорошего ждать не стоит. Зачем же тогда проявлять инициативу?
Исследования наших экзистенциально-психологических рабочих групп в университетах Вены и Москвы показывают, однако, что современное выражение позиции временного существования отличается от своего исторического образца именно в этом пункте[28]. Диагноз отрезвляет: людей, кажется, меньше пугает то, что
Вся их система отношений указывает, таким образом, на единственный центр – на Я. Вещи либо связаны с этим Я и должны служить его благополучию и поддерживать его, либо они неинтересны, становятся малозначительными или вообще перестают иметь значение. Можно было бы подумать, что такая система отношений и ощущений является многомерной и живой, потому что Я больше вовлечено в происходящее, чем в «обычных» ситуациях. Но клинический опыт показывает: правда в обратном. В той мере, в какой не Я обращается к вещам, а вещи обращаются к Я, его мир сужается, сходит на нет, потому что в итоге оно все оценивает с точки зрения важности для себя и собственных потребностей, а не для мира.
В этой связи венский психиатр Рудольф Аллерс в начале 1960-х годов провел подробный феноменологический анализ сущности и фатальных психологических последствий подобных претенциозных позиций. Нам не помешает то, что Аллерс в своем описании использовал язык экзистенциальной психиатрии того времени и постоянно говорил о «невротиках», когда описывал проблему позиции чрезмерных претензий; для нас важнее то несчастливое развитие, которое дает ход упомянутому эгоцентризму:
Для невротика мир – это всего лишь возможность исполнить свои желания, а не место проверки своей пригодности. Потому что невротик хочет быть значительным, но не хочет испытать себя на деле. Это невозможно для него, поскольку тогда ему пришлось бы признать призыв мира к себе и свои обязанности. Тогда верховенство Я было бы разрушено. Таким образом, преувеличенное Я в итоге ведет к неудаче и потере всего опыта, при котором Я могло бы укрепиться, будучи готовым к ответам на запросы мира. Но невротику мир представляется не как нечто, чему нужно дать ответ, а как то, что должно дать ожидаемый ответ ему, ответ, который оно никогда не дает. Вместо увеличенного и приукрашенного Я мир, словно волшебное зеркало, выдает искаженную гримасу, в которой невротик не узнает себя и поэтому обвиняет мир.[29]
Что может освободить человека, который застрял в комнате с такими зеркалами, отражающими Я? Что помогло бы ему выйти из длящегося состояния разочарования в себе и ухода от жизненной реальности? И для начала: откуда вообще берется такая позиция?
В последние годы на вопрос о том, почему люди все чаще утрачивают надежды и идеализм, а также на вопрос о природе современного кризиса представлений о человеке психология давала очень разные ответы и использовала для этого разные методы. Один из них заключается в попытке понять, почему человек становится слепым к требованиям и возможностям мира, но при этом его претензии к миру растут.
Одно такое психологическое исследование причин сложилось в известной степени исторически: оно пытается найти предпосылки и условия, при которых смогла возникнуть и развиться такая позиция, очевидно не дающая желанного счастья и радости, на которые претендует человек. Проблема такого «каузального», ориентированного на причины анализа в том, что с самого начала нельзя разобрать, какие факторы и факты на самом деле способствовали тому, что кто-то стал предъявлять к жизни слишком высокие требования. Чтобы разобраться в этих факторах и их вероятном влиянии, нам, по сути, нужно было бы составить полный перечень всех возможных факторов и событий, а это, с расчетом на долгую перспективу, совершенно утопично.
Но даже если мы найдем вероятное объяснение, большей ясности мы не добьемся. Например, одно психологическое исследование показывает, что такую жизненную позицию часто можно наблюдать у взрослых, которых в детстве слишком
Но исследование показывает также, что люди, которыми
Факт, что один и тот же феномен может иметь две противоположные причины, дает понять, что причин на самом деле больше, чем упомянутые две биографические. И что не совсем удачна попытка вывести поведение и восприятие человека исключительно из его прошлого, ориентируясь только на то, что человек получал, и на условия, в которых он жил, а не на свободу личности, благодаря которой он мог тем или иным образом реагировать на лишения либо чрезмерную избалованность в своем прошлом. Мы рассмотрим это позже, ибо, как мы увидим среди прочего, широко распространенный каузальный подход, характерный для современности, скрывает тот факт, что люди считают себя более зависимыми от условий и внешних обстоятельств, чем должно быть.
Во-первых, каузальный подход (то есть попытка понять, где и на каком повороте возникло то или иное ошибочное видение мира или другая создающая помехи привычка мыслить) всегда спекулятивен и к тому же во многих случаях не особо помогает. Потому что знать, как что-то возникло, еще не означает знать, что это такое, не говоря уже о знании того, как оказать помощь. Это две абсолютно разные вещи: понять, почему мы заблудились по пути к другу, еще не значит найти к нему дорогу.
Каузальный подход часто сомнителен не только с позиции клинических и научных данных. С того момента, как он доносит до человека идею, что человек не
«Объясняющие доказательства», таким образом, являются не только явно противоречивыми, они также оставляют без внимания тот факт, что путь объяснения причин, при котором мы исходим из якобы предопределяющего прошлого, ведет обратно от результата к предполагаемым причинам. При этом легко упустить из виду случаи, в которых те же факторы не привели к похожему результату. Как много есть взрослых, которых в детстве сильно баловали родители, и как много есть тех, кто в детстве был оставлен без внимания, но несмотря на эти факторы их биографии или именно благодаря этим факторам они смогли приобрести жизненную позицию, которая направлена на баланс между отдачей и получением, ожиданием и исполнением.
Шарлотта Бюлер в связи с этим предложила психологам исследовать биографию не только для того, чтобы выявить факторы, которые привели к психическому заболеванию или неполноценному и уязвимому восприятию жизни. Гораздо важнее и в первую очередь необходимо проанализировать биографию, чтобы выявить ресурсы, которые позволяют человеку в таких или даже в более тяжелых обстоятельствах оставаться душевно здоровым и целостным. Ведь человек может внутренне созреть и вырасти даже после пережитого несчастья и благодаря ему стать более открытым и понимающим по отношению к страданию других, чем те, кто никогда не переживал подобного[32].
В этом отношении имеют огромное значение многочисленные исследования дневников Шарлотты Бюлер и многие другие работы, прежде всего из области логотерапии и экзистенциального анализа Виктора Франкла. Сегодня едва ли необходимо защищать позицию, согласно которой взор обращается на здоровое в больном или на то, что способно излечивать в болезненном, от критики, утверждающей, что такой взгляд якобы игнорирует обусловленность человека или требует от него слишком много. Особенно если учесть затронутые здесь связи – ведь мы с самого начала говорим о том, что человек предъявляет
Итак, проблема и опасность «объясняющей» или «разоблачающей» психологии в этих случаях заключается не столько в том, что само объяснение спорно с точки зрения метода и теории, а сколько в том, что укрепляется пассивная жизненная позиция при скрытом внушении, что человек стал таким, каким стал, под влиянием обстоятельств. С одной стороны, это полностью противоречит выводам, к которым приходят умирающие, глядя на свою жизнь: дело не в том, что мы пережили и получили, а в том, что мы из этого сделали и что транслировали в мир: «Не то́, что́ входит в уста, оскверняет человека, но то́, что́ выходит из уст, оскверняет человека» (Матф. 15:11).
С другой стороны, здесь действует фатальное и настолько же понятное человеку методическое искажение: многие психологические исследования показывают, что люди склонны перекладывать ответственность на других людей, на обстоятельства или на другие судьбоносные факторы там, где они потерпели неудачу, но там, где у них что-то получилось, они приписывают ответственность себе. Говоря кратко, нам гораздо легче приписывать другим вину за наши ошибки, а себе – заслуги за то, что нам удалось[33]. Данное искажение очень сильно сказывается на нашей способности брать на себя ответственность хотя бы за часть нашей биографии, когда мы смотрим на свое прошлое.