Наряду с личным страданием, которое приносит данная жизненная позиция, такие черты духа времени таят также опасные последствия для социума. Потому что содержание, заполняющее эти пустоты, к сожалению, не всегда вызвано положительными идеалами и надеждами. Иногда за ним стоит только личный интерес, который люди стремятся осуществить, пытаясь мобилизовать толпу всеми мыслимыми и обычно незатейливыми способами. Об этом говорил Виктор Франкл:
Происходит так, что [разуверившийся человек] хочет либо того, что делают другие, – тогда мы имеем дело с конформизмом, – либо он делает лишь то, что хотят от него другие, и тогда мы имеем тоталитаризм.[8]
Один из самых простых и многократно испробованных способов мобилизации морально нестойкой и разуверившейся толпы – это, например, фанатизм. Легче и быстрее всего его пробудить не через требование и развитие положительных идеалов и ответственности, а через отграничение и принижение определенных групп, часто именно тех, которые больше всего нуждаются в нашей поддержке, одобрении и добродушии.
Поэтому, вероятно, неслучайно сильное распространение чувства отчаяния совпадает со временем укрепления популистских протестных движений, идеи которых связаны скорее с ограничениями и отвержением, нежели с надеждой и подъемом. В центре таких движений находится не идеал, не утопия, не надежда, а неуверенность и страх, которые разрастаются в пустоте на месте брошенного идеала[9].
Психологи и социологи сегодня часто говорят о новом развитии духа времени, набирающем обороты, – о гневе и отказе от жизненной позиции. Исследовательские работы показывают, что такое развитие делает, на первый взгляд, неожиданно приятное с точки зрения психологии предложение – преодоление собственного безразличия. Но оно редко предлагает равнозначную замену надеждам и идеалам, которые многие потеряли, избрав путь безразличия. Проблема в том, что это предложение в большинстве случаев не является предложением ради чего-то; как правило, это предложение против чего-то или кого-то, поэтому часто оказывается, что, в общем-то, все равно, против кого или чего эта программа направлена.
Социально-психологические исследования уже многие десятилетия показывают: люди, экзистенциально оторванные и разуверившиеся, легче поддаются политическим уловкам. Они ощущают дефицитарность и ищут в отвержении и враждебности то самовыражение и ту мотивацию, которые в более конструктивных и психологически здоровых обстоятельствах можно получить благодаря активной заинтересованности в чем-то, в поддержке кого-то или благодаря принятию личной и совместной ответственности[10].
Можно смириться с таким развитием событий и покорно провозгласить: это норма для начала XXI века, таков человек. Или – и по этому пути мы пойдем в этой книге – можно определить такое развитие как
Решающим на данный момент является то, что мы никогда не найдем это принадлежащее нам место, если сначала хотя бы не попытаемся в него поверить и не будем готовы надеяться на то, что оно есть, а также на то, что это место предназначено
Речь здесь идет, как минимум, о реабилитации того идеала, который издавна ведет за собой человека и прощание с которым под девизом «разложение ценностей», кажется, очень трудно дается современному человеку.
Далее в этой книге я постараюсь доказать, что этого так называемого разложения системы ценностей, вероятно, вообще нет. Это хорошая новость: идеал, в сущности, не пропал, даже если мы потеряли его из виду. Скорее, утрачиваются не ценности, а наша готовность и, возможно, также наша вера в способность осуществлять эти ценности каждый день, убежденность в том, что стоит сделать их главными мотивами принятия решений и действий. Возможно также – и это обсуждается в психологических и идейно-исторических исследованиях, – что наше постмодернистское время приобрело неким образом доказанное скептическое отношение к ценностям и идеализму и в той же мере потеряло веру в их силу. На этом мы тоже подробно остановимся.
Так или иначе,
Кроме того, в тот момент, когда наш опыт и поведение больше не определяются смыслом и ценностями, обязательно появляется что-то другое в качестве замены. Это может быть чисто личный интерес или зависимость от приятных чувств – тех самых, которые должны быть побочным эффектом и следствием полноты смысла и ценностей. В любом случае, я уже указал: действия, основанные на личном интересе, и охота за приятными чувствами делают нас не только надолго одинокими, но они отрезают нас от полноты реальности и ее возможностей. Говоря конкретнее, они отрезают нас от самой жизни, так как она коренным образом и в принципе определяется тем, что мы разделяем, в чем участвуем, во что вовлекаемся, о чем заботимся и с чем готовы идти на контакт.
Человек желанный от начала до конца
Человек, как никакое другое существо, с самого своего появления зависит от благосклонности и доброты других людей. Ни одно существо не входит в этот мир таким беззащитным, как человек. Никто из нас не пережил бы раннее детство и юность, если бы нас не кормили, не согревали, не защищали и не одевали – либо наши родители, либо, если это было невозможно, кто-то другой, кто принял нас просто так, без «родительского инстинкта», определяющего человеческие действия. Вначале нам всем кто-то сказал «Да». Без этого «Да» мы не выжили бы ни дня, без этого «Да» нас бы не было сегодня.
Другими словами, человеческое существование с самого начала зависит от доброты и любви других людей, от их согласия нас принять. Так происходит в первые годы жизни, и этого факта должно быть на данный момент достаточно, чтобы доказать, что борьба за достойное представление о себе и мире является жизненно практичной и даже влияет на выживание. Этот факт также наглядно показывает, как плотно смысл, ценности, щедрость и доброта с самого начала вплетены в нашу жизнь, какой основополагающей частью нашего существования они являются. Он также объясняет, почему стоит и необходимо искать надежду, – потому что это поиск жизненной основы, которая без него окажется под угрозой.
Первая глава человеческого существования – это глава любви. Осознаем мы это или нет, но любовь дана нам в качестве первой и главной идеи человеческой жизни. Даже если мы не знаем, кто передал ее нам и почему, – кто-то должен был испытать достаточно воодушевления по поводу нашего появления на свет, вложить в нас надежду или увидеть ту надежду, которую несет с собой всякая новая жизнь. Без этого благословения нас бы не было; это благословение с самого начала является также противовесом тому безразличию и его частому спутнику эгоизму, который видит лишь собственные интересы и глух к более важному вопросу о том, для чего мы сами годимся в этом мире.
Наряду с негативными последствиями равнодушия для личности и общества и фактом, что надежда является типичным для человека феноменом, наше существование дает еще одно весомое эмпирическое свидетельство о природе человека. И оно ставит основополагающий вопрос перед равнодушием современности: если это благословение было дано нам с пеленок как единственное успешное, проверенное временем руководство к жизни, почему мы должны выкинуть и вычеркнуть его из нашего дальнейшего пути? Зачем вообще не доверять