— Лив…
Это все, что могу сказать я. Переступаю порог, потому что Риты нет дома и пригласить гостью некому. Беру из ее рук багаж, ставлю на крыльцо, заключаю ее в объятия. Знакомый запах, контуры фигуры, энергия, что исходит от нее, все это заставляет меня потерять голову. Ливия обнимает меня за шею, тянется к моим губам. Опережаю ее и целую первым. Она удивлена этим, но быстро приходит в себя, отвечая мне со всей страстью, на которую способна.
— Ты простил меня? — отрываясь от моих губ, спрашивает она. Пальцы наших рук сплетаются.
— Нет. Прощают, когда кто-то виноват. Это не твой случай.
— Ты все знаешь? — с разочарованием уточняет Ливия.
— Да. И мне жаль, что я узнал об этом только сейчас. Столько времени потеряно зря, так много горьких слов сказано, — с сожалением говорю я. Мы садимся на ступеньки. По-прежнему сжимаю ее руку. Кажется: отпусти ее — и она тут же исчезнет. Ливия прижимается к моему плечу.
— Предпочла бы, чтоб ты не узнал об этом никогда, — вздыхает Лив. — Знаю, что во мне говорит гордыня, но все это слишком грязно и позорно, чтобы выносить на свет.
— Это не изменит того, что я к тебе чувствую. Даже когда я верил в твою измену, все равно не переставал любить, и от этого было еще больнее, — признаюсь я. Ливия касается пальцами моего лица, скользит ими по бровям, скулам, касается шрама, что тянется от уголка глаза ко рту.
— Все, чего я сейчас хочу, — это похоронить прошлое и счастливо прожить то, что нам осталось… — тихо говорит Лив. — Ведь осталось совсем чуть-чуть, да? Ви сказал мне о том, что ты болен так же, как Тео.
Не знаю, что ей на это ответить. Не хочется давать ей надежду: вдруг лекарство не подействует или что-то пойдет не так? Но и мучать неведеньем тоже.
— Все, что осталось, будет наше. Мне столько всего нужно тебе рассказать…
— Потом. Давай сейчас просто помолчим, — предлагает Ливия, коротко целуя меня в губы. — Триста лет без тебя: это долгий срок одиночества.
Мы сидим на полу в комнате на втором этаже. Дверь закрыта на щеколду, чтобы никто из домашних не смог нам помешать. В щель между шторами льется лунный свет. На табуретке стоит графин с кровью, заботливо принесенный пару часов назад Дэшэном. Сделав несколько глотков, Лив заявляет, что сыта, и просит меня допить из ее стакана. Охотно выполняю ее просьбу. Эйфория вызывает легкое головокружение. Не знаю, сколько проходит часов или дней, прежде чем мы можем оторваться друг от друга, поверив, что это не сон и разлука осталась в прошлом. Метка, оставленная мной на ее шее, становится бледнее от времени, но дразнит все так же. Она — моя женщина. С ней мне не нужно прикидываться и контролировать себя. В этом прелесть истиной близости — вы принимаете друг друга полностью. Безоговорочно, как самих себя.
Смотрю на Ливию, которая сидит напротив. Она растрепана после секса. Волосы распущены, локонами падают на грудь. На обнаженное тело небрежно наброшен шелковый халат, который то и дело сползает с плеч, обнажая татуировки. На правом плече красная роза, на левом — змея, обвивающая ветку, демонстрирует свой язык. Их не было до того, как мы расстались. Ей не хотелось портить тело наколками. Что заставило ее передумать?
— Изнасиловал? Заклеймил? — не верит своим ушам Ливия, когда я рассказываю о том, что устроил мой брат. — Ты уверен, что речь об Америго Кальенте?
— Глаза — мои свидетели, — отвечаю я.
— То, что ты говоришь, никак не вяжется с тем, кого я знаю две тысячи лет, — с сомнением говорит Ливия. — Америго может быть безрассудным, импульсивным, даже жестоким. Но никогда — несправедливым или подлым.
— То есть, это тебя удивляет, а то, что он ввел мне лекарство от бессмертия — это в порядке вещей? — обалдеваю я.
— Мне понятна месть в его исполнении. Но не насилие над женщиной. Особенно, учитывая то, что случилось с его сестрами, которых он очень любил. Это не укладывается у меня в голове, — возбужденно говорит Ливия.
— Ты знала о том, что он собирается мстить, поэтому просила покинуть Лондон? — задаю вопрос, который давно не давал мне покоя.