— Вы помните, как в 41-м наши спецслужбы работали по России? Сколько тогда было завербовано в Генштабе, в аппарате Минобороны. Да и просто полевых командиров? Ну вы, может, об этом и не помните. А между тем работа велась. И Жуков был среди них. Потом все пошло не по плану и он отрекся. Сталин — поверил. Теперь он, разумеется, боится раскрытия и лютует. Дважды предатель получается. А применять бомбу по собственной территории…

Наступила тягостная пауза. Только где-то внизу недовольно ворчал прибой. Атлантика вечно недовольна. Даже в этих местах, похожих на рай. Здесь не приходится нервно прислушиваться к гулу волн, здесь тишину нарушают только пассажирские самолеты.

— Сломался я, герр Штумпф, — вздохнул дипломат. — Может, это временное уныние, а может, уже и возраст… Стоят у меня перед глазами фотографии руин Берлина, русские танки на Кудам, голодные дети… мне не хочется жить… Не скрою, единственное, что удержало меня от того, чтобы пустить себе пулю в лоб, — дочь. Хайди — единственное, что у меня осталось. Какое будет ее будущее?

— Да, дочь у вас красавица. Сколько ей?

— Шестнадцать…

— Хайди… Хайди… Это же означает «борющаяся». Послушайте, Густав, это же символично. Единственное, что заставляет вас жить, носит имя Хайди. А вы в уныние вздумали впадать… Борьба еще впереди!

— Это да, — усмехнулся атташе, — ей только дай побороться. Вон сейчас вздумала заняться фехтованием…

— Что ж, спорт — прекрасное занятие для юных.

Бывший атташе по культуре пропустил замечание гостя мимо ушей. Его раздражали все эти агитки в духе фон Шираха. Он уже пятый месяц пребывал в состоянии полной апатии. После добровольной отставки отношения с женой стали портиться. Спасал ром, чего-чего, а этого добра тут — залейся, хотя пару раз он уже прикладывался и к коке. Сбережений пока хватало. Что-то обещала дать ферма, овчина и шерсть — всегда в цене, но все это было как насмешка. Он — опытный резидент, с широкой агентурой, которая вдруг в одночасье оказалась не просто никому не нужна, но даже опасна. Опасна для него самого, в первую очередь. И вот — всего лишь управляющий фермой. Как «Генрих-птицевод».[32] Только тот был юнцом желторотым, а он — убеленный сединами муж и отец.

— Моторная лодка с металлическим корпусом, бензин — 15 двадцатипятилитровых канистр, теплые вещи — полушубок из ламы, бараний тулуп, ботинки альпинистские утепленные, палатка утепленная, бекон — 4 упаковки…. Он что, с ума сошел, этот гринго… — бормотал Родригес, проверяя, все ли погружено согласно списку американского пассажира.

Китобой шел в общем-то в обычные для него места. Море Уэддела — как раз самое место китового промысла. Вот только западнее залива Атка шхуна никогда не заходила, а этот чертов гринго хочет именно туда. И в картах разбирается… Кладоискатель какой, что ли? Но что может быть спрятано в этих льдах? Какое судно и с каким грузом доходило до этих широт?

— Наше дело маленькое. Он хорошо платит, — отрезал капитан. Что ж, слово капитана — закон. Закон нужно исполнять. Вот только как этот гринго собирается идти в этих широтах на моторной лодке?

Американец вел себя так, как будто был уверен в том, что ему среди пингвинов приготовлен отель как минимум 4 звезды. Когда лодка была спущена на воду и налажен мотор, он на корявом испанском поблагодарил команду, которая на протяжении последних двух недель только и жила тем, что делала ставки — действительно ли американец отправится в путешествие по Антарктиде на моторной лодке, или «сдуется», как только узнает, что вода мокрая, а лед, который в ней плавает, — холодный.

Американец — не сдулся.

Как ни в чем не бывало он завел свою моторку, будто бы находился в протоке Миссисипи. Взмахнув рукой наподобие нацистского салюта, он дал газу и 35-узловым ходом по большой дуге ушел в сторону группы изумрудно-зеленых айсбергов. Солнце с низкого угла просвечивало толщу льда, и он играл тусклыми разноцветными бликами, подобно не ограненному алмазу. На флагштоке гринго вывесил довольно неожиданный символ. Это был… немецкий военно-морской флаг, причем линкорного размера. Так продолжалось несколько дней. Утром гринго уходил в плавание, а вечером возвращался. Но однажды он не вернулся. Не вернулся он ни на следующий день, ни через сутки. А что потом? Да ничего. Американец сказал: «Если меня не будет более 3 суток — уходите» — значит, знает, что делает.

В этих местах не принято нарушать тишину звуком подвесного мотора. Его в течение нескольких минут засек 1-й пост наблюдения и передал по инстанции. U-2413, патрулировавшая квадрат, вышла на перехват цели. В перископ на спокойной воде был отлично виден боевой флаг Kriegsmarine. Через 15 минут морская поверхность огласилась радостными счастливыми криками. Встретились однополчане! Экс-легенда первой флотилии Ройтер-Нойман и экс-представитель от Партии в 1-й флотилии U-boot — Ганс Рёстлер. А до этого в начале июля на внешнем периметре засекли лодку Вольфганга Люта. И очень кстати. «Девятка» была настолько в плачевном состоянии, что ее едва удалось довести до базы. Хотели даже было затопить, но ценный груз в сильный шторм так и нельзя было перегрузить на эскорт.

До середины октября в базу пришло еще несколько кораблей. Израненные, истрепанные штормами, но живые. Из того, что рассказывали спасшиеся, можно было собрать материал для десятка приключенческих романов. Это были, пожалуй, самые хорошие новости за последнее время. Все истосковались по ощущению побед, а товарищи, вернувшиеся живыми из ада, — это ведь настоящая победа не так ли? Многим удалось спастись. Но чем дальше отступал в прошлое день конца империи, тем очевиднее становилось, что больше уже никто не спасется. Это как подлодка. Сначала красный флажок, затем крестик простым карандашом… Уже было ясно, что Топп не появится на своей U-2513. Забавно, а ведь их номера с Ройтером-Нойманом отличаются ровно на сотню. Только что обратил внимание.