— На мистике, говорите? Ну-ну… Может быть, он не так уж и не прав?

Бывший атташе по культуре лишь закатил глаза к небу, давая понять, что все эти разговоры, об оккультных корнях национал-социализма ему порядком надоели.

— Помните, что говорил фюрер? «Те, кто видит в национал-социализме только политическое движение, слишком мало знают о нем…»

— Да уж сейчас появится видимо-невидимо вырванных из контекста цитат фюрера. И вы туда же… Он имел в виду, возможно, что национал-социалисты не просто политика, а духовное движение, воины духа, фигурально, так сказать… — Бывший атташе по культуре устремил взгляд куда-то за горизонт, как будто что-то разглядел в небольшом кучевом облачке, одиноко проплывавшем над заливом. — Война проиграна. Германия в руинах. Второй раз на памяти одного поколения… Извините, Зигмунд, но после известия об аресте правительства я уже полностью потерял веру… Во все. Арест правительства… Вы подумайте только! С кем они собираются строить мир? Да, на любых условиях, но мир-то заключать надо… получается капитуляция не легитимна… Я в шоке.

— Что ж, это понятно для человека вашего склада, Густав. Были бы вы способны немного помечтать, я бы вам многое мог рассказать. Вот, — Штумпф достал из нагрудного кармана золотой партийный значок. — Это мне передала Магда Геббельс. Это значок фюрера. Понимаете, что это значит?

— Что это может значить? Наше движение разгромлено, Германия представляет собой пепелище. Вот, все, что осталось от великой идеи, — это, вот забава для фалериста через пару десятков лет. Возможно, вы его выгодно продадите. Нужно только доказать, что он действительно принадлежал фюреру. — Бывший атташе по культуре горько усмехнулся. Штумпф просто перевернул в пальцах значок и протянул его собеседнику. На реверсе была выбита цифра «1».

— Эта война продлится еще не один год. И Германия в ней еще скажет свое слово. Вот-вот начнется схватка между бывшими союзниками. Последний общий враг, враг, который заставлял их держаться вместе, ликвидирован. По всем законам должна начаться драка за дележ пирога. Вы же опытный дипломат…

— Я уже не дипломат, а скромный управляющий фермой. Кстати, сам господин Демански не собирается в наши края?

— Боюсь, он уже никуда не собирается. Он на пиру у Вотана, а там, знаете ли, не принято брать увольнительные.

— Боже мой, боже мой… Все это просто ужасно.

— Он погиб как герой, с автоматом в руках в здании министерства финансов.

— Ужасно… — еще раз повторил бывший атташе по культуре.

— Но его дочь и внук здесь.

— Вот как?

— Ну я не знаю, когда они соберутся в Мар-Дель-Плата, но в Буэнос-Айресе они точно были, и были совсем недавно. Так что в скором времени, я надеюсь, вы познакомитесь с наследницей. Достойная смена старому Вальтеру, уверяю вас.

— Таких, как Вальтер, — один на сто тысяч…

— Да, соглашусь. Он и так сделал все, что мог, и даже больше. Даже его смерть — это сам по себе, безусловно, героический акт, но и большая военная хитрость! Сотни миллионов рейхсмарок ушли от союзников. Где их сейчас искать, если неизвестно, чьи они? Был бы он жив, его можно было бы арестовать, шантажировать, а так — нет его. И денег нет.

— Ну как, как могло так все получиться? Дёниц сдался, ведь была же атомная бомба, «Фау-5», летающие диски… Почему все это не применили?

— Да потому что это бы ни на что не повлияло. Ну, свалите вы бомбу на Москву, ну даже убьете Сталина, что, война бы от этого закончилась? Да даже близко — нет! Нет Сталина, войска-то есть, думаю, в таком случае немедленно власть захватил бы Жуков. Это было бы лучше? Сталин, увы, тоже себя серьезным политиком не показал, но этот — психопат и германофоб. Более того, его известная германофобия имеет одно вполне понятное объяснение.

— Да? Какое это?