В будущем все труднее станет оправдывать государственные перевороты, обращения в новую веру, проблемные политические шаги и сомнительную оригинальность ссылкой на удобный сон. Возможно, приближается эпоха прозрачности снов.
До сих пор ведутся споры — действительно ли новаторский метод расшифровки снов открывает нам путь к объективному пониманию этого феномена? Стоит помнить, что сам метод требует от сновидца пересказать сон, создав вторичную проработку. А уже она послужит образцом для оценки будущих результатов нейровизуализации мозга. Кроме того, для расшифровки необходим обширный банк визуальных образов и соответствующих реакций мозга, и словесное обозначение каждого стимула предстоит осуществить ученым, а не машинам.
В базы данных нужно внести множество таких пар «образ — отклик», которые позволят распознавать и классифицировать шаблоны, связанные с этими понятиями. Эксперимент рискует оказаться несколько замкнутым, хотя на самом деле так оно и есть. И это должно дать философам пищу для размышлений еще на несколько десятилетий вперед.
Как бы радовались Фрейд и Юнг, если бы дожили до этих открытий и новых идей! И как удивились бы аккадская жрица или сибирский шаман бронзового века, если бы они наяву увидели сон, «подсмотренный» с помощью фМРТ! У них сначала загорелись бы глаза, а затем, возможно, смежились веки — и они погрузились бы в свой поистине безумный сон.
Разработка метода расшифровки сновидений вскоре позволит проверить гипотезу о том, что сны экстраполируют специфическую точку зрения сновидца. Вполне возможно, что нам за раз снится не один сон, что мы одновременно видим ряд параллельных сновидений, населенных автономными репрезентациями. Мы носим их в себе, и эти «умозрительными креатуры» живут собственной жизнью, когда мы видим сны.
Марвин Мински предполагал, что человеческая личность не монолитна. Она представляет собой общность мемов, населяющих виртуальное пространство, созданное мозгом.
Британский писатель и философ Олдос Хаксли согласен с этим:
Подобно жирафу и утконосу, существа, населяющие эти отдаленные области сознания, совершенно невероятны. Тем не менее они существуют, это факт наблюдения; и их как таковые не может игнорировать никто из тех, кто честно пытается понять мир, где он живет.
Креатуры нашего сознания, иногда поразительные, словно божества, а порой разочаровывающие, как неумелые наброски, Юнг называл имаго — мысленными образами разной степени сложности, индивидуальными репрезентациями различной степени правдоподобия и независимости. Он оставил подробный отчет о своих отношениях с персонажем из сна Филемоном, египетско-эллинским язычником. Впервые античный герой явился Юнгу в 1913 году и стал для психиатра гностическим гуру:
Филемон и другие персонажи моих фантазий принесли мне решающее понимание того, что в психике есть вещи, которые я не произвожу, но которые производят сами себя и живут собственной жизнью. Филемон представлял собой силу, которая не была мной. В своих фантазиях я вел с ним беседы, и он говорил вещи, о которых я осознанно не думал. Ибо я ясно замечал, что говорил он, а не я. Он сказал, что я отношусь к мыслям так, будто я сам их порождаю, но в его представлении мысли подобны зверям в лесу, или людям в комнате, или птицам в воздухе. Он добавил: «Если бы ты увидел людей в комнате, ты бы не подумал, что сам создал этих людей или несешь за них ответственность». Это он научил меня духовной объективности, реальности души.
Ментальная фауна — это вполне подходящая среда для бесчисленного множества объектов и социальных отношений, которые отображаются в нашем сознании, включая моделирование поведения других людей и удивительную автономию персонажей. Она является эхом гораздо более сложно устроенной фауны недавнего прошлого, когда слово предков было законом и патриархат не терпел никаких возражений.
Кроме людей, существ и божеств, живых или мертвых, мы держим в голове во взрывном порыве образов, эмоций и ассоциаций весь геральдический легион прошлого — от таинственного Повелителя Зверей времен верхнего палеолита до Годзиллы; от Ахилла до Мухаммеда Али; от Энхедуанны до Барбары Мак-Клинток; от Инанны до Эми Уайнхаус; от наших бабушек и дедушек до наших детей.
Именно с имаго — со всеми ними и только с ними — мы являемся в сновидениях. И каждое из них есть лишь отфильтрованная и отредактированная часть этого целого, внешне существующего лица или персонажа.
В височно-теменной коре обитает не только эго, но и наша внутренняя фауна. Когда мы бодрствуем, цепи префронтальной коры осуществляют тормозящий контроль. Он отсекает все диссонирующие голоса ментального многоголосья, чтобы мы могли в реальности произвести одно-единственное действие. Но во время сна тормоза отпускают: клетки отпираются и все дикие звери выходят на прогулку.
Согласно этой теории, ощущение, что мы видим только один сон, возникает из-за присутствия саморепрезентации сновидца в одном сне за один раз. Все точно так же, как на съемочной площадке: присутствие актера не мешает студии снимать в это же время еще несколько фильмов. Перефразируя высказывание индейцев лакота о памяти, «сон подобен прогулке по ночной тропе с зажженным факелом. Факел освещает только определенное расстояние… А за ним тьма».
Я помню сны, персонажи которых не просто появлялись и исчезали — в них резко менялись актеры, декорации, возникало сильное волнение, будто мое сновидящее «я» покинуло свой сон и вошло в другой, короткий круг нарративов, сотканных из того же материала. Это была чистая электрическая реверберация воспоминаний, но с тем отличием, что второй сон, казалось, начался и развился в отсутствие сновидящего «я», как будто он уже существовал до того момента, как «я» вошло в «соседнее» сновидение.
Плохо это или хорошо, но никогда еще не было такого количества возможностей тиражировать мемы, за считаные секунды разлетающиеся по всей планете. Сегодня после смерти человека его бесчисленные следы сохраняются в фотографиях, текстах, звукозаписях, словах и историях, частичных репрезентациях, которые со временем накапливаются в огромном коллективном бессознательном цифрового облака и его пользователей. Мы создаем вечную жизнь не только людей из плоти и крови, но и персонажей.
В базарной суете цифровых и интеллектуальных представлений почти полностью затерялась древняя шумерская богиня Инанна. В некоторых умах она все еще продает заклинания и молит о внимании у дверей храма Вавилона. Возможно, среди горстки более образованных ученых эта богиня сияет по-прежнему ярко во всех своих знаменитых воплощениях — Иштар, Афродиты, Венеры. Но в сознании большинства она уже не существует. Зато умами владеют ее наследницы: Мэрилин Монро, Мадонна, Бейонсе…
Эти репрезентации явно взаимодействуют и конкурируют со всеми остальными мемами — от Микки Мауса до Пеле, от Джона Леннона до далай-ламы — в межкультурном скоплении настолько беспрецедентных взаимных отсылок, что это не поддается пониманию.
Мы по-прежнему сталкиваемся с проблемой конструирования снов у роботов. Мы уже знаем, как смоделировать на компьютерах некоторые механизмы, запускаемые во сне, но нам еще далеко до создания андроидов, способных видеть сны об электрических овцах — как задается этим вопросом автор в названии книги, вдохновившей на создание фильма «Бегущий по лезвию», антиутопического повествования о стирании различия между человеком и машиной[175].