Поэтому вскрыть заговор в МГБ требовалось как можно быстрее, однако Абакумов глупо выкручивался на допросах, но о причинах своего проеврейского поведения молчал, а, главное, молчал, почему он замял расследование убийства Щербакова. Арестованные вместе с ним евреи, работники МГБ и прокуратуры, признавались во многих мелких проступках, в обычном для определенной части евреев расизме, но еврейский заговор с целью терроризма отрицали решительно.

Политбюро распорядилось бить Абакумова, и для МГБ это оказалось определенной проблемой, поскольку не было ни специалистов этого дела, ни палок. Палки нашли, работникам за битье Абакумова пообещали отпуска, премии и внеочередные звания, но толку не было — Абакумов не признавался, хотя били его почти год и пытки прекратили врачи, предупредив, что Абакумов умрет.

В середине сентября поздно вечером после очередного совещания правительства Сталин задержал Берию в кабинете.

— Ты читаешь протоколы допросов по еврейскому заговору в МГБ?

— К сожалению, товарищ Сталин, я их скорее просматриваю, вникать не успеваю.

— Черт его знает, — пожал плечами Сталин, — складывается такое впечатление, что еврейского заговора нет, но тогда непонятно, почему так отчаянно лжет Абакумов, почему он скрывал убийство Щербакова, почему потакал преступникам-евреям, что его с ними связывает?

Принесли чай, Сталин и Берия, оба уставшие от длинного рабочего дня, долго задумчиво молчали.

— Уже понятно, что Рюмин перемудрил с этим еврейским заговором, а мы продолжаем смотреть на дело его глазами… — не спеша продолжил тему Сталин. — Может, в этом деле все на виду и очень просто? Что-нибудь вроде французского «шерше ля фам»?

— А, может, вы и правы насчет «шерше ля фам» — насчет того, что нужно искать женщину, но только не женщину, а много женщин! — сказал Берия после паузы.

— Что ты имеешь в виду? — заинтересовался Сталин.

— Ведь Рюмин составил список любовниц Абакумова, и в этом списке в основном еврейки. А если Абакумов боялся, что если его объявят антисемитом, то перестанут пускать в общество, в котором он развлекается? А если дело еще хуже — если ему подсунули несовершеннолетнюю, да еще и повернули дело так, что он ее изнасиловал или якобы изнасиловал? А если он был под этим шантажом? Между прочим, таким способом вербуем агентов даже мы, а уж у капиталистических разведок это стандартный прием. Как ему, генерал-полковнику, теперь признаться в этом позорнейшем преступлении? Ведь оно позорно даже в среде уголовников — в лагерях из насильников делают педерастов, хотя мы с этим и боремся.

— Может быть, может быть, — задумчиво проговорил Сталин, — но убийство Щербакова почему скрывал, да еще так неуклюже — на глазах Рюмина? Это шантажом раскрыть изнасилование не объяснишь…

— А может, он боялся аналогий? Может, он боялся, если вскроется убийство Щербакова, то оно потянет за собой и расследование смерти Жданова?

— До этого Рюмин додумался — он проверил обстоятельства смерти Жданова — там, похоже, все чисто.

— Да, я помню, — подтвердил, Берия, — он проверял… Но я не помню, назначал ли он медицинскую экспертизу? Конечно, Рюмин, в желании раскрыть как можно более страшное преступление, занялся и проверкой обстоятельств смерти Жданова. Но немедленно охладел к этому делу, как только выяснил, что среди лечащих врачей Жданова не было евреев. Игнатьев и Хрущев, у которых сначала задрожали колени, когда следователи МГБ начали вызывать на допрос этих врачей, успокоились, видя этот антиеврейский уклон следствия под руководством Рюмина, более того, Игнатьев ненавязчиво этот уклон поощрял, согласовывая Рюмину арест все новых и новых евреев, перегружая этой, ни к чему не приводящей работой следственный аппарат МГБ. «Хорошо» вела себя и Тимашук, ее вызывали в МГБ 24 июля и 11 августа 1952 года, но она ни слова не сказала ни о сокрытии врачами инфаркта у Жданова, ни о своем письме Власику.

Услышав от Берии о медицинской экспертизе, Сталин засомневался:

— Возможна ли она, через четыре года после смерти человека?

— А пусть эксперты просмотрят медицинские документы Жданова, может, что-нибудь подозрительное и вскроется.

— Ну что же — это не сложно. Завтра же дам распоряжение министру здравоохранения назначить для этой экспертизы комиссию из лучших специалистов.

И, поднявшись с некоторым трудом со стула, Сталин подытожил: