Вечером того же дня, когда выходит наша статья, Фернандо Каррейра, семидесятиоднолетний охранник двухэтажного дома-лодки, который стоит на якоре в порту Майами-Бич «Индиан Крик», замечает внутри незнакомца, слышит одиночный выстрел и звонит в полицию, которая окружает весь район, пока спецназ пытается проникнуть на лодку. Процесс поимки преступника транслируют по телевидению. Многочисленные предсказатели – и некоторые мои бывшие коллеги – выступают на ток-шоу, рассуждая о том, Кьюненен там или нет, а если это он, то сдастся ли мирно. Многие из них утверждают, что это не может быть Эндрю Кьюненен – такой поступок не вписывается в их представления о нем; он слишком умен и изворотлив, чтобы поставить себя в столь невыгодное положение. Скорее всего, он давно скрылся из Майами, почему его и видели в других частях страны, в том числе практически под носом у ФБР в Вашингтоне. Смотря на все это, я предвкушаю, как через пару часов они будут раскаиваться в своих словах.

Около девяти вечера, после долгой подготовки и наблюдения, спецназ бросает на лодку гранаты со слезоточивым газом и врывается на борт с оружием наготове. Они находят Эндрю Кьюненена лежащего на кровати лицом вниз, в одних трусах. Он выстрелил себе в рот из того же пистолета сорокового калибра, которым до этого убил еще четверых. На себя Кьюненен потратил последнюю пулю. Изуродовал лицо, которое больше не могло служить его потребностям. Судя по обстановке, он провел на лодке около недели. Как я предсказывал, предсмертной записки он не оставил.

С точки зрения психологии очень соблазнительно строить теории о том, что Джанни Версаче олицетворял для Кьюненена образ могущественного взрослого мужчины-гея, одного из тех, от кого он всегда зависел, и он убил дизайнера, чтобы символически отомстить им всем – возможно, тут даже есть доля правды. У многих преступлений есть по нескольку предшествующих факторов и детерминант. Однако основываясь на собственных исследованиях данного типа преступников, я считаю, что главным элементом в убийстве Версаче было то, что тот представлял собой личность, которой Кьюненен никогда не стал бы, знаменитостью, стиль жизни которой был ему недоступен без чужой поддержки. Версаче был творцом, состоявшимся человеком, он добился всего собственными усилиями и талантом, и мог жить так, как ему заблагорассудится. Кьюненен же был привлекательной, но пустой оболочкой, он постепенно лишался своей красоты и все сильней удалялся от образа жизни, о котором мечтал. Нищее суровое существование, которое он только и мог себе позволить, казалось ему невыносимым. Скорее всего, если бы Версаче задержался в Европе еще на неделю-другую, отчаявшийся Кьюненен, без средств к существованию, выбрал бы себе другую мишень на богатом знаменитостями Саут-Бич и все равно совершил бы громкое преступление. Другой выдающийся человек погиб бы вместо Версаче прямо при свете дня – совершенно точно при свете, потому что преступнику было важно, чтобы убийство получило широкую огласку.

Я также считаю, что, оказавшись в роскошном доме Ли Миглина, Кьюненен, хоть между ними и не было отношений, представил его кем-то вроде Версаче – Миглин был успешным и трудолюбивым человеком, владевшим всеми благами, которых Кьюненен сам никогда бы не смог себе позволить. Иными словами, в его возрасте Миглин олицетворял будущее, которое Кьюненену было заказано. Если рассматривать убийцу за сорок, который убивает в отчаянии от того, что много лет работал, имеет жену и детей, но так и не достиг того, на что рассчитывал, то Кьюненен – совсем другой случай: он убийца-сталкер, который убивает в возрасте около тридцати, поняв, что в принципе не может наладить собственную жизнь. В каждой профессии есть свой поворотный момент, когда ты понимаешь, добьешься успеха или нет. Для таких преступников, как Кьюненен – как для спортсменов, – этот момент наступает при приближении к тридцати годам.

Кьюненен был гомосексуалом, как и Версаче, поэтому мог сравнивать себя в ним. Но, помимо этого, гомосексуальность в данном случае является чистым совпадением. Ожесточенность и поведение Кьюненена в целом больше соответствуют преступникам-гетеросексуалам. Вне зависимости от ориентации он превратился в сталкера и, наконец, в ассасина.

И потому, как другие сталкеры, решил уничтожить объект, которым больше всего восхищался, которому больше всего завидовал, чтобы совершить хоть что-то значительное. Сталкеры и неполитические ассасины обычно одержимы объектом своего увлечения и/или тем, что он для них представляет. В некоторых случаях, как с Марком Дэвидом Чэпменом, убийцей Джона Леннона, они просто хотят стать этим человеком. Но не могут – и потому решают, что и никто другой не может им быть. Думаю, в каком-то смысле так произошло и у Эндрю Кьюненена с Джанни Версаче, который, если и знал его, то лишь мельком. Кьюненен решил уйти громко – насколько смог. И как Чэпмен с Джоном Ленноном, Джон Хинкли с актрисой Джоди Фостер, и другие сталкеры, Кьюненен мечтал навсегда остаться связанным со своим кумиром – что действительно произошло.

Когда мы изучаем «запойные» убийства, подобные этому, нам приходится учитывать многочисленные аспекты мотивации и поведения. Как у любых других типов преступлений, главное здесь – самое первое. Первые убийства Кьюненен совершает вне своей физической зоны комфорта – предположительно она находится в Хиллкресте, в Сан-Диего, – но его жертвы близки к нему, то есть принадлежат к эмоциональной зоне комфорта убийцы. К ним легко подобраться и легко нанести удар. Первое преступление и, пожалуй, второе, он совершает на почве эмоций. Усвоив, что это возможно, он расширяет границы, пока не срывается в «запой». И здесь мы снова видим, какую важность играют улики, оставленные Кьюнененом, в выявлении всех звеньев цепи. Если бы у нас так и оставались только данные, например по Ризу, то расследование пошло бы совсем другим путем. Вот почему я советую при расследовании серийных преступлений, которые поначалу могут казаться хаотичными, всегда ставить вопрос о том, действительно ли первое из них – первое, которое совершил конкретный человек.

Позвольте мне также добавить, что хотя я считал Кьюненена недальновидным, обуреваемым яростью любителем, а не преступным гением, и продолжаю так считать, мне есть что возразить так называемым экспертам, которые утверждали, будто он подсознательно хочет, чтобы его поймали. На мой взгляд, ничто в его поведении, профиле или последних действиях не указывает на это. Оставайся у него возможность, он продолжал бы убивать. У него не было никаких причин останавливаться.

У каждого преступника нужно учитывать его собственные триггеры и слабости. Элтон Коулмен действовал гораздо эффективнее и был – если сравнивать продолжительность его «запоя» и количество жертв – гораздо «успешнее», чем Эндрю Кьюненен. Он обладал большим опытом. И сам упростил себе задачу – просто повторял одно и то же преступление раз за разом. У него, однако, не было навыков для того, чтобы уходить далеко от зоны комфорта, смешиваться с толпой. Кьюненен это умел, он мог путешествовать. Чем больше мы узнаем о каждом преступнике, тем больше можем сделать. Например – хотя кое-что из этого и применялось, – я думаю, что власти, включая ФБР, могли быть более проактивными в отношении Кьюненена. Мы заранее знали, что он, где бы ни оказался, будет возникать на местной ночной гей-сцене. У нас были подтверждения того, что он был – и находится – в Майами-Бич. И мы знали, что само гей-сообщество обеспокоено появлением в их среде такого человека. Логично было уделить больше внимания распространению его фотографий и описаний по ресторанам и клубам, и одновременно – что еще более важно, – наладить механизм немедленного реагирования на сообщения. Обычное время прибытия полиции, как мы выяснили, оказалось слишком долгим.

Как с большинством серийных убийц, предотвратить первое преступление было крайне затруднительно. Но если и есть урок, который следует извлечь из дела Кьюненена, то он заключается в следующем (как мы писали в «Уолл-стрит джорнэл»): нам нужна единая, общегосударственная правоохранительная структура для розыска преступников и своевременного распространения информации. Она не остановит серийных или цепных убийц в самом начале, но поможет быстро их обезвредить. А когда жестокий преступник пускается в бега, именно этого от нас и ждут.