Но сначала определения.
Большую часть своей карьеры я ловил и изучал серийных убийц, потому что, честно говоря, именно их приходится выслеживать дольше всего и изучать максимально тщательно, чтобы вывести из игры. Мы все знаем их имена: Тед Банди, Джон Уэйн Гэси, «Сын Сэма». Клиффорд Олсон и Майкл Росс. Серийные убийцы внушают такой ужас, что их влияние на общество непропорционально реальной численности, и они навсегда укоренились в нашем коллективном бессознательном. Однако два других типа убийц тоже необходимо хорошо понимать. В делах, которых мы успели коснуться в этой книге, – Томас Уотт Хэмильтон (убийца из Данблейна), Джон Лист и Уильям Брэдфорд Бишоп-младший, – относятся к массовым убийцам. Коулман и Браун – цепные, или «запойные», поэтому, думаю, именно с этой категории логично будет продолжить.
Один тот факт, что серийных убийц называют серийными, означает, что определенного успеха они уже добились и по мере его обретения стали увереннее. Они считают себя умнее следователей, которые не могут их поймать, и наслаждаются ощущением собственного превосходства.
Почему обстоятельства имеют такое значение? Потому что напрямую указывают на мотивацию, на то, чего преступник «хочет» и что рассчитывает получить от своих действий.
Это, конечно, обобщение, но если говорить о мотивации, то серийный убийца рассчитывает остаться ненайденным, массовый – не рассчитывает, а цепной вообще не заходит в своих размышлениях так далеко. Помимо манипулирования, доминирования и контроля у серийных убийц, как правило, наличествует сексуальная мотивация, даже если их преступления – вспомните Дэвида Берковица, «Сына Сэма» – не имеют открытой сексуальной подоплеки. Они совершают их, потому что получают от этого удовлетворение, и будут совершать, пока смогут. Один тот факт, что их называют серийными убийцами, означает, что определенного успеха они уже добились и по мере его обретения стали увереннее. Они считают себя умнее полицейских и следователей, которые не могут их поймать, и наслаждаются ощущением собственного превосходства.
Массовые убийцы делятся на две категории. Это те, кто идет в общественное или просто общедоступное место (в офис или школу) и, например, открывает огонь. Такие люди хотят громко о чем-то заявить – и это для них настолько важно, настолько захватывает всю их жизнь, что они готовы пожертвовать ею, лишь бы их услышали. Когда человек вроде Хэмильтона заходит во двор школы с оружием, он не рассчитывает остаться в живых. Его цель – исполнить свою миссию. Такие люди словно пишут роман о самих себе, последней главой которого является жестокая смерть.
Если преступление совершается вдали от чужих глаз, то у преступника больше шансов остаться непойманным. Джон Лист сказал следователям, что не рассчитывал пробыть на свободе так долго, но, судя по его поведению, он вообще надеялся выйти сухим из воды. То же самое касается Брэда Бишопа.
Цепные убийцы достаточно быстро переключаются с одного эпизода на другой и через некоторое время просто впадают в «запой». Из трех перечисленных типов эти, как я выяснил, думают о будущем меньше всего – оно у них либо будет, либо нет. Я не думаю, что Элтон Коулман сильно волновался о том, сколько еще продлится его преступный марш. Преступники вроде Чарльза Старквезера понимают, конечно, что их скоро поймают или убьют, но эта мысль туманна, и они не принимают ее во внимание.
Мы обычно не знаем личность серийного убийцы, пока его не поймают. У массового убийцы мы узнаем ее по факту, когда разбираем обстоятельства преступления. У цепного убийцы личность, как правило, известна, и мы преследуем его как беглеца. И это важно, потому что стресс и напряжение от того, что мы знаем, кто он – и ищем изо всех сил, – помогает нам тем, что ложится на плечи преступника дополнительным грузом: он начинает пить или принимать наркотики, чтобы справиться с эмоциями, и совершает ошибки.
Точно так же, как место преступления может иметь смешанные черты организованного и дезорганизованного убийцы, иногда и типы преступников смешиваются между собой. Чаще всего серийные убийцы превращаются в цепных, как произошло в конце с Тедом Банди. Он разогнался так, что периоды охлаждения у него практически исчезли, стал невнимательным и потерял здравое суждение о том, как правильно скрываться. Мы всегда ждем этой фазы у преступника, который сорвался с цепи и стал действовать открыто.
Часто, когда какое-то преступление или серия преступлений привлекают внимание прессы, мои бывшие коллеги и я обращаемся к продюсерам на телевидении и радио с просьбой высказаться и с нашей точки зрения. Это неоднократно происходило в деле Симпсон-Голдман[2], то же самое было с Гленом Роджерсом[3], со взрывами в Оклахома-Сити и поимкой Унабомбера – если перечислить самые памятные. Но я никогда не сталкивался с такой шумихой, какая поднялась в СМИ, когда возле своего дома в Майами 15 июля 1997 года был убит модельер Джанни Версаче. Убийцей считали Эндрю Филипа Кьюненена, который оставил за собой кровавый след практически через всю страну. Интерес к делу и страх перед убийцей были столь велики, что мало какие новостные каналы и телешоу в США не попытались связаться со мной.
Складывалось впечатление, что этот юноша и совершенное им бессмысленное, похожее на казнь убийство каким-то образом кристаллизовали все, что мы знаем об убийцах и о нашей собственной уязвимости.
Эндрю Филип Кьюненен родился 31 августа 1969 года, был младшим из четверых детей, и вырос в красивом пригороде для среднего класса, Ранчо-Бернардо, в Сан-Диего, Калифорния. Его отец, Модесто – все звали его Пит, – был родом с Филиппин, служил в американских военно-воздушных войсках, а после увольнения в 1972-м стал биржевым брокером. Эндрю рос умным и пытливым, рано начал читать и, по утверждениям множества свидетелей, в том числе его матери, Мэри-Энн, никогда не попадал в серьезные неприятности. Сама она была ревностной католичкой и старалась внушить религиозные ценности своим детям. В двенадцать лет Эндрю уже был очень высоким, темноволосым и привлекательным. Благодаря красоте и уму он выделялся на фоне других детей в школе Бишопа в Сан-Диего, куда родители отдали его, хоть им и пришлось для этого пойти на финансовые жертвы.
Если посмотреть, что влияло на Эндрю в детстве, выясняются любопытные факты. По его собственным словам, Модесто был приверженцем строгой дисциплины и телесных наказаний, от которых у сына нередко оставались синяки. У такого умного и чувствительного ребенка, как Эндрю, это могло стать причиной острого гнева и стремления к мести, а еще – внушить чувство вины, ведь это он якобы довел отца до применения физических мер. Эндрю считал, что его саморазрушительное поведение сформировалось как реакция на жесткую дисциплину. Но когда позднее опрашивали его брата и сестру, ни один из них не вспомнил никаких серьезных телесных наказаний. Наоборот, они утверждали, что Эндрю в семье был любимчиком, даже баловнем. Сам Модесто в интервью АВС-СВN говорил, что «Эндрю никогда не видел насилия в доме. И не испытывал его на себе, когда рос».
Мэри-Энн сама по себе являлась доминирующей фигурой. Родственники замечали, что они с Эндрю были особенно близки, и она всегда проверяла, с кем общается ее сын, чтобы оградить его от неподходящих друзей.
Далее, конечно, следует упомянуть тот факт, что, еще будучи подростком, Кьюненен открыто проявлял свою гомосексуальность – по крайней мере, вне дома. Первый сексуальный опыт с другим мальчиком он получил в тринадцать лет, и вместо того, чтобы скрывать, хвастался им напропалую. И, как большинство фактов его жизни, этот трактуется его родственниками и знакомыми радикально противоположным образом. Одни говорят, что то было здоровое проявление самоуважения и уверенности в своем сексуальном выборе. Другие – что Эндрю просто был эгоистичным и стремился всегда находиться в центре внимания, манипулировал другими, чтобы получить желаемое, и даже не замечал, когда ранил чьи-то чувства. Это одна из ключевых черт, которые прослеживаются в развитии индивидуумов, вырастающих склонными к насилию и антисоциальными.
В выпускном альбоме под фотографией Кьюненена была подпись: «Незабываемый».