– Пожалуй, не стал бы, – согласился Гант неохотно. – Что ты собираешься делать теперь?

– Днём я была в библиотеке и прочитала всё, что было в газетах о смерти Дороти. Некоторые подробности так и остались нигде не упомянуты: такие нюансы, например, как цвет её шляпки или то, что она была в перчатках. Я назначила ему ещё свидание завтра на вечер. Если удастся вывести разговор на её «самоубийство», может, он обронит какие-нибудь сведения, которые не мог бы знать, если б не находился рядом с ней в тот момент.

– Это не будет уликой, – сказал Гант. – Он может сослаться на то, что просто был в Муниципалитете в то время и увидел её уже после…

– Я не ищу никаких улик. Всё, что мне надо, это что-нибудь такое, что заставит полицию переменить мнение обо мне, перестать думать, что я просто чокнутая с воспалённым воображением. Если я смогу доказать, что в момент гибели Дороти он был где-то рядом, этого хватит, чтоб начать копать дальше.

– Ладно, пожалуйста, скажи мне, каким макаром ты собираешься его разговорить, не вызвав подозрений. Он ведь не идиот, так ведь?

– Я должна попытаться, – стояла она на своём. – Что ещё тут можно сделать?

Гант задумался на секунду.

– У меня есть старая киянка, – начал он. – Ею мы можем треснуть его по башке, притащить на место преступления и выбить из него признание.

– Ты же видишь, – отозвалась Эллен серьёзно, – другого способа нет… – и неожиданно замолчала.

– Алло?

– Я слушаю, – откликнулась она.

– Что случилось? Я подумал, нас разъединили.

– Я задумалась.

– О, послушай, серьёзно – будь осторожна, обещаешь? И если будет хоть какая-нибудь возможность, позвони мне завтра вечером, просто дай знать, где ты и как обстоят дела.

– Зачем?

– На всякий пожарный.

– Он думает, я – Эвлин Киттриж.

– Всё равно, позвони. Лишним не будет. Между прочим, я легко седею.

– Ладно.

– Спокойной ночи, Эллен.