Подставляясь под касания, противореча собственным словам.

Сжимая руки и делая глубокий рваный вдох. Плотнее закрывая глаза, ощущая:

…диванные подушки опускаются, а в следующий миг кожи касаются сухие губы.

Драко замирает.

И в мозгу что-то рассыпается. Наверное, здравомыслие. Наверное, безысходная бездна.

Сначала это просто прикосновение. А потом. Поцелуй. Медленный, мокрый, скользящий. От которого мутнеет в голове, а из горла вырывается слишком громкий выдох. Или тихий стон.

Ты такой дурак.

Ты полный мудила, если думал, что мог бы отказаться от этого. Просто разжать руки и выпустить то, что было в ладонях.

Твоё. Горячее. Желанное. Ласкающее… вот так… Полететь с грёбаной башни, оставив на ней всё. Свою жизнь, ощущения, Грейнджер и её эти… о, боже… губы, влажный язык.

Язык, который обводит несколько позвонков, и это прикосновение кипящей кровью разносится по венам, вырывая из груди приглушённое рычание.

— Гр-рейнджер…

— Ты очень горячий, — её шёпот касается влажной кожи, и следует новый взрыв мурашек по спине, новое медленное прикосновение языка и кажется, что ещё немного и…

Ещё один поцелуй куда-то за границу волос, и Драко чувствует, как её нос зарывается в его пряди на затылке. Ему уже всё равно, что ночь отошла на задний план.

Была Грейнджер. Был он.

И возвращение к жизни.

Ответ на приглушённую реплику умирает на языке в приоткрытых, ловящих воздух губах.

На несколько мгновений девушка застывает. Малфой не может видеть её зажмуренных глаз и улыбки — как же давно, Мерлин, она хотела прикоснуться к нему вот так.

Прижиматься со спины, скользя руками по плечам, вниз, к груди. Широкой, пылающей сквозь одежду. Обнимать, впитывать. Запах дождя в сухих и мягких волосах.

Внезапные, неожиданные прикосновения его ладоней к своим и медленные движения вверх, к локтю — кожа к коже. Хочется благодарить за это. Он нежен. Он ведь почти не бывает нежен. Только сейчас. И от этого хочется плакать.

Так нужно, что сводит зубы.