М а р к о в н а. Все, любонька, старую обиду растравляешь?
На войне, с врагом, и то замирение бывает, скажи?
Т о н я. На колени мы вражину поставили. И зубы у него выдрали.
М а р к о в н а. На то враг, а промеж нас что было? Недоразумения была! Городская, солдатик в юбке, фронтовая симпатия… Думали, безрукая, недодельная, поросенка не досмотрит. А?
Т о н я. К поросенку подбирали и пару?
М а р к о в н а. Диму-то за родного мы считали. Гаркулесу такому и жену бы в масть… А ты и на пятьдесят кил не тянула.
Т о н я. Вас бы на паек ленинградский, блокадный! Будет вода-то?
М а р к о в н а. Руки в подагре у меня, короткие стали.
Ох, вредно это — одной в цветении-то…
С а м б у р. Давай, мать, ведра, принесу.
М а р к о в н а. Отец, с Тонечкой вот в дружество входим!
Т о н я. Не беспокойтесь, я заплачу.
С а м б у р. Эх, Антонина, двадцать лет сердце калишь. Кто же мог наперед разглядеть, что такая получится хозяюшка да копилочка? Оба вы трудитесь — глядеть удовольствие.
Т о н я. Врете все! Спать не дает, что Дима копейке вашей возлюбленной молиться не захотел? Гордость это моя, что каждому его рублю поклониться могу, гордость! И давно мы поняли — с собаками ляжешь, с блохами встанешь. Так-то.
С а м б у р. Иди, мать. Хворому сердцу и радость во вред.
Т о н я. Нет меж нами войны, и на том скажите спасибо.