С а м б у р. А на меня, Антонина, донос поступил.

Т о н я. В чем же обвиняетесь?

С а м б у р. Виноградной варехой будто промышляет Самбур. А для крепости домешивает всякой вредности.

Т о н я. Хотела бы сказать, что Дима это, что это мы с ним…

С а м б у р. Правда — не он?!

Т о н я. Радость это для вас?

С а м б у р. Да, радость, что не сын навеял. И что ты за столько-то лет воды взять пришла — радость… Старший мой погиб по-дурному. Варя отряхнется, опять улетит из гнезда… Один Дмитрий остается. Не родной, а все же сын, на ноги ставил, вырастил, не вырвешь из души…

Т о н я. Что это он такой необходимый вам стал?

С а м б у р. Не тот я уже… Старый, жизнью поношенный, опора мне нужна, родная душа. Ты зло простишь, и Дима забудет. Уговори его, Тонечка, верни мне сына. Молиться буду на тебя!

Т о н я. Воды несите.

С а м б у р. Не дай тебе бог, доченька, одинокой старости. (Уходит, сокрушенно качая головой).

Т о н я (взволнованно ходит). Молила ж Диму, когда с войны вернулись: плюнь ты на эту половину дома, пусть подавятся! На землянку согласна, лишь бы от этих кусочников подальше. На что мне дом, хозяйство? В медтехникум пошла бы снова, с детишками в детсадике возилась… Нет, ему — свое доказать, что и он тут хозяин, что и его трудом дом держался. На принцип стал, добился! Не верю я этому волку серому, слез его больше боюсь, чем зубов… Чего ему от нас нужно?