За окном валил снег. Он тихо ложился на землю, но Цзыу всё равно проснулся. Он выглянул в окно и, тяжело вздохнув, набросил на себя накидку. Приказав евнуху не сопровождать его, он взял зонтик с фонариком и вышел прогуляться по дворцу. Шаг его был лениво-медленным, да и шёл он куда глаза глядят.
Ни звёзд, ни луны, всё небо утонуло в белизне, весь дворец словно облачился в траур[11]. Лишь Цзыу с фонарём остался единственным пятном цвета в этом мире.
Я шла за ним шаг в шаг. Думаю, нет ничего плохого следовать за ним вот так, наблюдать, как он стареет.
Не знаю, как долго мы шли, но он внезапно остановился перед дворцовыми дверьми. Я тоже остановилась, подняла голову и растерялась.
Сулугэ.
Узнав о предательстве Цзыу, император Чжао заточил меня в этом дворце. Я провела здесь последние дни перед смертью, прожила взаперти целый год. Тогда я познала такую боль, что предпочла бы смерть жизни, но теперь все воспоминания словно расплылись в тумане, осталось лишь небольшая тяжесть на сердце да нежелание ничего вспоминать.
Сяо Чэн был настолько любезен, что поведал всему свету, как именно я провела последние дни во дворце: он хотел использовать мою боль и страдания, чтобы заставить Цзыу сложить оружие. Отчего-то он не подумал, с чего бы мужчине с такими амбициозными помыслами менять государство на женщину.
Цзыу толкнул тяжёлую дверь ворот и переступил порог. Увидев внутренний дворик, он замер. Этот дворец так никто и не убрал, так что перед его глазами предстал полный хаос, словно время здесь остановилось в последнюю ночь правления прошлой династии.
В императорском комплексе столько павильонов, что после восшествия на престол Цзыу очень редко бывал в дальнем дворце. Он никогда не проявлял заинтересованности во внутренних делах двора, поэтому слуги убирали только те павильоны, которые он посещал. Кому было дело до этого заброшенного места?
Снег во дворе лежал толстым слоем, каждый шаг давался с трудом и оставлял глубокий след. Дойдя до середины двора, Цзыу немного постоял в тишине, а затем неожиданно крикнул:
— Сангэ!
Я машинально ответила на его зов, прежде чем поняла, что он не услышит мой голос.
Он одиноко сказал себе:
— Звала ли ты меня так?
Конечно, звала, ведь когда военные дела Сяо Чэна шли не особо хорошо, он любил возмещать свою злость на мне. Каждый раз, когда боль становилась невыносима, я звала Цзыу, думала о моросящем дожде и поместье хоу Чане в Цзяннане, и мне становилось легче.
Цзыу открыл двери дворца и вошёл. Фонарь осветил толстые слои пыли. Перевёрнутые стулья, упавшие подсвечники, разбитые чарки — каждая вещь хранила отчаяние тех дней.
Я до сих пор помню панику, царившую в императорском городе в тот день. Помню, как с утра надела ярко красный свадебный наряд и села перед зеркалом, позволив личной служанке — как же сильно у неё дрожали руки в тот момент! — помочь мне красиво уложить волосы, чтобы я выглядела как невеста.
А затем пришли солдаты, избили мою верную служанку до смерти, а меня повели к башне.
Цзыу сел на покрытую пылью постель. Дрожащими пальцами провёл ладонью по одеялу, которое оледенело, точно железо на морозе.
— Каждый триумф шёл рука об руку с вестью о твоих страданиях, — прошептал он. — Сяо Чэн достиг своего: каждый раз, когда я стоял на поле боя, я думал не о том хорошем, что последует после победы, а только о том, какую боль тебе придётся вытерпеть на сей раз.