Нумидийцы пока только демонстрируют желание напасть. Их конные отряды кружат возле нашего лагеря на безопасном расстоянии. Большой отряд пехоты обогнул нас на приличном расстоянии и поднялся на гору, отрезав путь к отступлению. Я видел, как об этом докладывали проконсулу (обладавшему правами консула, но не являвшемуся таковым), показывая рукой в сторону горы. Судя по всему, это не испугало Квинта Цецилия Метелла. Он считается жестким командиром. По прибытию сюда первым делом месяц гонял всех солдат и офицеров, пока не задолбал так, что позабыли про пораженческие настроения, охватившие их после предыдущих разгромов, и приготовились погибнуть, лишь бы мучения прекратились. Дисциплина в римской армии на высоте, почти, как в советской, и это при том, что в римской отсутствует дедовщина. После чего к тому времени уже бывший консул повел легион на город Вага и взял его слету, щедро поделившись с солдатами добычей. Тут его и зауважали.

Атака началась внезапно. Разрозненные малые конные отряды нумидийцев вдруг слились в два больших и ударили с двух сторон, от холма и от горы. К первым присоединились слоны, маленькие, таких я видел когда-то давно в Шумерии, а ко вторым — пехота, засевшая раньше на горе. Наступавшие со стороны горы, легко смяли удирающих лесорубов, после чего лавой понеслись на стоявшие с этой стороны две когорты, каждая из четырех манипул, размещенных в два ряда в шахматном порядке. Манипулы сразу ощетинились пилумами, которые в данном случае использовались, как обычные копья. Это не остановило нападающих. Лава накатилась на манипулы, заорали люди, заржали кони, зазвенело оружие. Издали было забавно наблюдать это. С дивана, а в данном случае с бака, война кажется интересной. Все, кто стоял на баке, так же, как и я, неотрывно наблюдали за сражением.

Тем, кто стоял на берегу у носа либурны, высокий берег закрывал сражение, слышали только его звуки. Наверное, неизвестность угнетала их. Может, пора смываться, а мы и не знаем?! Хотя когда-то в будущем на одной старой калоше, которая по непонятным причинам не хотела тонуть даже во время сильных штормов, работал со мной второй механик, который утверждал, что на вахте в машинном отделении, где не видно штормовое море, набегающих, грозных, высоких волн, а только тихо, сквозь грохот двигателя, слышны их удары о корпус, он чувствует себя в безопасности.

Не знаю, зачем этот отряд вражеских всадников в количестве человек пятьсот выскочил на берег реки со стороны горы. Может быть, хотел ударить по манипулам с тыла или ворваться в недостроенный лагерь и уничтожить командование легиона. Скакавшие впереди были в бронзовых доспехах, изображавших мускульный торс, или, на худой конец, в кольчугах. Вооружены копьями с толстыми, в сравнение с пилумами, древками длиной метра два и двадцатисантиметровыми наконечниками. Щиты кожаные круглые, хотя у двоих я заметил бронзовые. На лошадях кожаные доспехи, а у некоторых на груди поверх кожи еще и бронзовый круг или овал. Увидеть пехоту возле либурны они явно не ожидали, потому что притормозили малость, а потом опять понеслись вперед. За то время центурион Фест Икций успел перестроить свой немногочисленный отряд в две шеренги, растянув их от носа либурны до обрывистого берега и перекрыв путь всадникам. А первых двух шеренгах стояли велиты, в следующих трех — гребцы. Последние нужны были, скорее, для количества. Центурион встал на левом фланге, дальнем от судна, хотя, как старый, опытный вояка, лучше всех понимал, что удержать навал такого большого отряда конницы имеющимися у него силами практически невозможно, а с правого фланга быстрее забраться на либурну, на которую конница уж точно нападать не будет.

Первой выстрелила катапульта. Стрела быстро преодолела метров триста и насквозь прошил бронзовый щит, которым попытался закрыться всадник, и его самого, облаченного в «мускульный» бронзовый доспех, заодно сбросив под ноги лошадям, скакавшим следом. Обслуга катапульты действовала быстро, успев завалить еще двоих, пока в дело не включились лучники и пращники. Я начал стрелять первым из них, когда враги приблизились метров на двести, поэтому результат моей стрельбы был замечен и отмечен многими. Мои стрелы с длинными игольчатыми наконечниками, выпущенные тугим монгольским луком, не были так эффективны, как более длинные и толстые стрелы, выпущенные катапультой, но кожаный щит и кольчугу пробивали, а именно такие цели я и выбирал. При этом стрелял в несколько раз быстрее, чем катапульта. Затем присоединились остальные лучники и пращники — и вскоре первые линии нападавшего отряда составляли лошади без всадников, которые не стремились в бой, всячески пытались уклониться, удрать по мелководью. Нумидийцы пытались их разогнать, пробиться к нашей пехоте, но падали, сраженные стрелами или пулями из пращ. Называю их пулями потому, что многие отлиты из свинца. Кстати, на некоторых выцарапанные надписи: имя владельца, чтобы потом подобрать свои, но встречаются и посвящения типа «Фесту» или пожелания типа «Сдохни». И это при том, что все пращники безграмотны. Тех нумидийцев, кто все-таки умудрялся пробиться к нашей пехоте, встречали пилумами. Один велит колол коня в морду или шею, не защищенные доспехом, заставляя его шарахаться, вставать на дыбы, а другие добивали упавшего всадника. Вскоре вражеская атака захлебнулась, завязла в лошадях, оставшихся без всадников. Задние всадники начали разворачиваться и улепетывать. За ними последовали и остальные, получая вдогонку пули и стрелы. Перебили мы нумибийцев не меньше полутора сотен.

Фест Икций долго не разрешал пехотинцам покидать строй, даже для того, чтобы добить раненых врагов, и после, как мы с бака сообщили ему, что легион отбил атаку врага. Малоопытный центурион ждал приказ от командования, позабыв, что либурна не входит в состав легиона. Только когда заметил, что легионеры без зазрения совести отжимают «наших» лошадей, Фест поднялся по склону, убедился, что солдаты других подразделений собирают трофеи, разрешил и нам заняться тем же и ранеными и убитыми сослуживцами. Я думал, что у нас обошлось без потерь, но оказалось, что убиты два велита и пятеро ранено, причем среди них один пращник, получивший стрелу в ногу неведомо от кого. Лучников среди конных нумидийцев я не видел, а свои с такого близкого расстояния не промахнулись бы, завалили наповал.

Я спустился на берег и пошел собирать трофеи. Стрелы у меня особенные, не перепутаешь, так что проблем с опознанием, моя добыча или нет, как у других лучников и пращников, у меня нет. Первым делом с убитых мной снимал драгоценности. Почти у каждого был золотой или серебряный перстень-печатка, а у некоторых по два. Попались также одна золотая гривна в виде змеи с рубиновыми глазами, восемь золотых и три серебряных браслета и шесть пар золотых сережек. Римляне-мужчины сережки не носят, за исключением педиков. Как обстоит дело у нумидийцев не знаю, но, судя по относительно большому количестве сережек, у них это украшение считается и мужским. После этого начал стягивать доспехи. Несколько часов назад порванная кольчуга была мне за счастье, а сейчас снимал одну за другой без особой радости. Забирал не только доспехи и оружие, но и высокие кожаные сапоги с зашнурованным разрезом спереди. Мне сказали, что маркитанты дают за такие не меньше сестерция. Оставлял менее удачливым сослуживцам только туники, потные, грязные и кишащие вшами. Видимо, у нумидийцев проблемы с банями и вообще с гигиеной.

Пока я занимался этим, велиты пригнали на берег возле либурны всех лошадей, лишившихся всадников, которых не успели присвоить легионеры. Было их около сотни. Небольшие, поджарые, должны быть очень выносливыми. У них нет уздечек, вместо которых были ошейники, сплетенные из конских волос, с кожаными поводьями. С этим нехитрым приспособлением нумидийцы очень лихо управляли лошадьми. У меня не получилось, хотя лошадь выбрал для эксперимента очень спокойную и послушную, реагировавшую на каждое мое движение. Может быть, я давал ей не те команды, к которым привыкла. Поскольку я наколотил девятнадцать всадников, не считая пропавших восьми стрел, которые сослуживцы вполне могли сломать у наконечника и выбросить подальше, чтобы присвоить труп себе, то надеялся на пропорциональную часть и от этой добычи.

— Лошади принадлежат командующему. Он поделит их, как сочтет нужным, — сообщил центурион, когда я заикнулся о своей доле.

Квинт Цецилий Метелл вернул нам деньгами за два десятка жеребцов, причем оценили их, видимо, как бракованных, и деньги, разделенные по чину, не зависимо от заслуг в бою, зачислили в страховую кассу. Есть такая в каждой центурии, и заправляет ею штандартоносец. Поскольку у нас штандартоносца не было, а центуриону не полагалось заниматься этим, касса была у Сафона. Вытрясти деньги из этой кассы на личные расходы было нереально, пока не получишь ранение и/или отставку. В лучшем случае из нее компенсировали плату за утерянное в бою оружие и доспехи и иногда, по крупным праздникам, покупали на всех вино и закуску.

Я вспомнил, как в юные годы в пионерском лагере нас заставляли сдавать деньги пионервожатому, который потом ставил нас в известность, что столько-то пошло на общую фотографию и даром не нужную мне, столько-то на просмотр фильма в клубе, куда я проникал и без билета, столько-то на какое-нибудь другое культурно-массовое мероприятие, абсолютно неинтересное. Я лоханулся только в первый раз, в восемь лет, после чего с кислой миной заявлял пионервожатому, что потерял выданные родителями деньги, и тратил их по своему усмотрению.

Наверное, центурион понял, что меня слишком уж сильно кинули с трофеями, потому что подозвал и проинформировал:

— Ты достойно проявил себя в этом бою и там, на холме, поэтому я доложу консулу, чтобы тебя сделали дупликарием.

Дупликарий — это получающий двойное жалованье, одно из поощрений в римской армии. Обычно так поощряют старых опытных вояк. Видимо, награждать моряка-перегрина за подвиги на суше не принято, вот Фест Икций и нашел способ отметить мои воинские заслуги. Что ж, с паршивого центуриона хоть жалованья клок!