Я подошел к центуриону и доложил:

— На берегу между деревьями кто-то прячется.

— Кого ты там увидел? — спросил Фест Икций.

— В том-то и дело, что никого, — ответил я. — И птиц я тоже не увидел, хотя здесь их должно быть много. Значит, в лесу прячутся люди. Много людей.

Ссылка на отсутствие птиц сразу настораживает центуриона. Уж он-то должен знать, что тишина в лесу — первый признак засады. Фест Икций смотрит на судового трубача, но не решается дать сигнал тревоги без стопроцентной уверенности.

— Надо бы проверить, — произносит он и смотрит на меня.

Инициатива наказуема исполнением.

— Скажи кормчему, чтобы спустил лодку, — подсказываю я.

Мог бы, конечно, попонтоваться — нырнуть с бака и доплыть до берега, но нет желания продираться через кусты голым и босым. Растительность здесь считает святым долгом иметь колючки и цепляться к каждому, кто в нее сунется. Да и без оружия не хотелось идти. После попадания в рабство я стал маниакально осторожен. Лук брать не стал, толку от него в лесу мало. Поскольку в римской армии саблю слева носят только командиры, а носить справа я не привык, закрепляю ее на спине наискось, чтобы удобно было доставать из ножен правой рукой. Щит тоже не стал брать. Без него легче убегать.

На воду спустили тузик. На весла сел матрос, на носовую банку — я, а на кормовую — велит-галл по имени Дейти. Видимо, центурион не был уверен, что я в одиночку справлюсь с таким сложным заданием, но и не стал рисковать хорошим солдатом, каковыми он считал сабинян, потому что они свободно говорят на латыни. Галл взял с собой и пилум, и свой большой щит.

Пилумом римляне называют любое копье, но у моего напарника было именно предназначенное для метания: длинный, около метра, наконечник диаметром миллиметров семь был насажен на древко такой же длины. В результате дротик был почти двухметровый и весил килограмма два-три. Длина наконечника не позволяла обрубить дротик, застрявший в щите, которые цеплялся за все и мешал быстро закрываться, а общая длина позволяла наступить на свободный конец и оттянуть щит вниз. Из-за малого диаметра наконечник быстро гнулся, благодаря чему его невозможно полноценно использовать без восстановления, то есть, если метнут в обратку, то большого урона не нанесут.

Почва на берегу была красноватая и твердая, как камень. Удивительным казалось, как сквозь нее пробивается трава, которая кое-где была зеленой. Впрочем, я видел многократно, как растения прорастали через камень. Уподобляться им и пробираться через колючий кустарник я не решился, пошел в обход. Дейти плелся за мной, цепляясь щитом за всё, что можно, и тихо ругаясь на своем языке, похожем на старофранцузский. По крайней мере, ругательства не сильно изменятся. Выше по склону деревья росли пореже, благодаря чему видно было дальше. Хотя я шел первым, заметил нумидийцев галл.

— Враг! — коротко бросил он на латыни и, когда я обернулся, показал пилумом вперед и немного вправо.

Нумидийцев было пятеро. Поняв, что их заметили, вышли из-за деревьев, заспешили к нам, стараясь охватить с боков. Кожа у них темная, но не черная, растительность на лице гуще, чем у негров, и волосы вьются не совсем мелко. Все без щитов, чтобы легче было догонять. Не сомневаются, что легко справятся с нами, хотят взять в плен. Двое в кольчугах и римских шлемах с наушниками, остальные в кожаной броне. Все вооружены пилумами и гладиусами. Наверное, разжились доспехами и оружием в последнем, победном, сражении с римской армией.

— Отходим! — приказал я, позабыв, что давно уже не командир.

Галл, закинув щит за спину, уматывал к лодке. Как мне показалось, теперь его щит не цеплялся ни за что. Я рванул за напарником, не забывая оглядываться на бегу. Это помогло мне вовремя заметить и увернуться от трех пилумов, причем последний догнал Дейти и попал в левую голень. Галл споткнулся и остаток пути до берега прокатился, потеряв свой пилум и щит, у которого лопнул ремень. Зато вражеский пилум не выпал из раны. Может быть, поэтому кровь из нее текла слабо.

Поняв, что Дейти без моей помощи не успеет добраться до лодки, на бегу подхватил его пилум и, когда выскочил из зарослей на относительно ровную площадку метра три длиной и два шириной, остановился, развернулся и метнул в ближнего врага. Несмотря на короткую дистанцию, метров пять, нумидиец успел увернуться. У бежавшему сразу за ним реакция оказалась хуже. Да и заметил он летящий дротик всего за метр. Пилум угодил в низ живота, защищенного кожаным доспехом. Судя по тому, как выпучились глаза раненого, в самое интересное место. Схватившись двумя руками за наконечник, нумидиец начал вроде бы приседать, а потом резко, как сбитая кегля, рухнул на левый бок.

Я выхватил правой рукой саблю, левой — кинжал и шагнул навстречу ближнему врагу. Он был вооружен только гладиусом, зато был в кольчуге. Я почувствовал, как застучала кровь в висках, как прилипли к помокревшим ладоням рукоятки. Давненько не сражался, отвык. Времени на раскачку не было, потому что приближались еще три врага. Я сделал выпад саблей, будто собираюсь уколоть. Противник ушел вправо, за мою левую руку, намереваясь атаковать в ответ. И сделал шаг вперед и рубанул с оттягом. Непривычный к таким ударам, нумидиец попытался опять уклониться влево, из-за чего клинок сабли рассек не правую ключицу, а левую, распоров кольчугу и тело под ней сантиметров на пять. В расширенных черных глазах нумидийца было больше удивления, чем боли. Наверное, поверил, что кольчугу нельзя пробить мечом, тем более рубящим ударом. Да и к длине моего оружия не привык. На тренировках оттачиваешь чувство дистанции до миллиметра и лишние сантиметров двадцать становятся неприятным сюрпризом. Нумидиец попытался отомстить, но не дотянулся гладиусом до меня.

Быстро уколов его саблей в шею чуть ниже подбородка, чтобы уж точно нейтрализовать, я делаю два шага вбок, смещаясь на край ровной площадки, ближе к реке, потому что на меня прут сразу двое в кожаных доспехах. У одного, того, что справа, пилум. Теперь преимущество в длине оружия не на моей стороне. Действует он пилумом, как копьем, и осень быстро. Такое впечатление, что наконечник присоединен к отбойному молотку. Я еле успеваю уклоняться и отскакивать. В это время слева подкрадывается второй враг с гладиусом в левой руке. Эта пляска на краю площадки не могла продолжаться долго, и убежать я не мог, причем не только потому, что выглядел бы не кошерно, а еще и получил бы пилум в спину, что на дистанции в несколько метров дает однозначный результат. Меня даже посетила мысль, произойдет ли перемещение, если окажусь в реке?

Ответ дал пилум. Вражеский, но брошенный умелой галльской рукой. Я позабыл про Дейти. Был уверен, что раненый галл доковылял до лодки и, в лучшем случае, остался ждать меня недалеко от берега. Он оказался лучше, чем я предполагал. Заметив, в какой ситуации нахожусь, вернулся и поразил ближнего из врагов. Пилум пробил кожаный доспех на левом боку нумидийца и влез сантиметров на двадцать. Я не стал добивать раненого, который все еще стоял и держал в руке оружие, обращенное в мою сторону, но уже не шевелился. Видимо, любое движение вызывало адскую боль. Отбив лезвием кинжала гладиус другого нумидийца, я коротко рубанул его саблей наискось по лицу и уже вторым ударом, более спокойным и выверенным, располовинил наискось туловище от правой ключицы до левого подреберья. Правая часть тела упала направо, левая вместе с головой — налево. Земля вокруг них сразу потемнела от обильно хлынувшей крови. Почти одновременно с двумя частями этого тела рухнуло и другое, всего лишь продырявленное пилумом. Нумидиец, несмотря на смертельную рану, был еще жив, дышал глубоко и хрипя. Чтобы долго не мучился, кончиком сабли я перерубил ему шейные позвонки сразу ниже черепа, оголившиеся потому, что при ударе о землю слетел шлем.