352
«Здесь господствуют цинизм и чистоган, здесь правят бал убийцы, скупщики детей и сексуальные перверты» (
353
354
«Вероятно, также и концентрационные лагеря, и лагеря уничтожения представляют собой эксперимент такого рода, безжалостную и чудовищную попытку решить вопрос о различении человеческого и нечеловеческого…» (
355
Пелевин изображает отношения между Россией и Западом в таком же ключе, что и в более ранних произведениях, например «Македонской критике французской мысли» и «Ананасной воде».
356
«Его [Пелевина] неполиткорректность по нынешним меркам поразительна… ‹…› Куда важней тема половых извращений (Пелевин не боится употребить именно это определение, почти запретное уже и у нас)» (
357
Процветание извращений Роднянская объясняет как «непременную тень, отбрасываемую сладкоголосым „трансгуманизмом“, наращивающим силы в пострелигиозном мире» (
358
359
Там же. С. 472.
360
Грым и Кая бегут от техноконсюмеристской машины в сельскую местность, напоминающую мир за Стеной в романе Замятина «Мы». Есть и другие параллели с «Мы». Например, у орков нет фамилий – только «Индивидуальный Нестираемый Номер». Зеленый мир перекликается и с буддистским представлением о рае – одновременно конкретном месте в Тибете и внутреннем состоянии.
361
В храме Маниту Грым видит «режущий глаза синий огонь», и ему кажется, что этот огонь «и был мечом Маниту, который милосердно прятала в себе черная вата космоса» (