– Нет, так я пытаюсь прояснить тебе ситуацию.

– Но ты же не предлагаешь мне умыть руки.

Лора глядит мне прямо в глаза, однако взгляд это не прямой. В нем читаются взаимоисключающие мысли.

– Вот даже не знаю, что сказать, – говорит Лора. Переводится это как «Я точно знаю, что сказать, но боюсь. Если скажу, ты отправишься прямиком к Джони, тогда я вслед за тобой попаду в ее черный список».

Вообще-то мы с Джони ссорились и раньше, но прежде всегда из-за ерунды – какая газировка лучше идет с пиццей, с каким запасом времени нужно приезжать в кинотеатр, чтобы купить билеты. Однажды мы не разговаривали неделю, потому что она назвала мой прикид несуразным, а я клялся и божился, что он подобран прекрасно. (При строго определенных обстоятельствах белые носки с черными брюками носят!) И в тот раз, и во все другие мы оба понимали, что валяем дурака, даже если ссоры уязвляют нашу гордость. Спором из-за одежды мы увлеклись настолько, что в итоге были виноваты оба, из-за чего примирение прошло куда легче.

На этот раз ситуация иная. На этот раз я считаю, что Джони валяет дурака, а Джони так совершенно не считает. Я виню ее в том, что она винит меня. В такую игру играть сложно.

По отношению к Джони я решаю делать все наоборот. Разумнее избегать Джони, а я ее разыскиваю. Присутствие Чака мне не нужно, поэтому я дожидаюсь урока, которым у нее физкультура. Когда до звонка остается пара минут, я пробираюсь в женскую раздевалку.

– Какого хрена ты здесь делаешь?! – Это вопль Джони. Остальным девчонкам по барабану. Они в курсе, что я гей и их сиськи интересны мне не больше, чем их локти.

Джони уже одета, значит, проблема во мне.

– Хочу с тобой поговорить, – заявляю я.

– Разве Лора не сказала тебе держаться от меня подальше?! – осведомляется Джони, явно не видя в своем вопросе ничего странного.

– Предпочитаю услышать это от тебя.

– Держись от меня подальше.

Девчонки не вмешиваются. Одна подходит к Джони, чтобы поддержать, но та отмахивается.

Злость Джони я не спутаю ни с чем. Ее глаза мечут молнии, руки стиснуты в кулаки и прижаты к бедрам так, что получаются идеальные буквы D.

«Ты ведь не хочешь так поступать!» – вертится у меня на языке. На самом деле это означает «Я не хочу, чтобы ты так поступала».

Я и раньше наблюдал такие сцены. Я слышал о них тысячу раз. Сейчас такая сцена разворачивается между мной и Джони. Что сулит нам ее тон, вопросов не вызывает.

– Так между нами все? – тихо спрашиваю я. Потому что ощущение именно такое. Джони бросает меня как друга.

– Мы никогда и не встречались, – язвит она. В голосе у нее слышны и обида, и боль. Вот на этом я сосредоточиваюсь. Вот это я и запомню.

Захлопывается дверца шкафчика. Потом еще одна. Рюкзаки надеваются на плечи. Полотенца сворачиваются. Девчонки выходят из раздевалки. Я стараюсь пригвоздить Джони взглядом и подольше не отпускать, надеясь услышать еще одно слово, которое сотрет все предыдущие фразы. Джони смотрит на меня, а через секунду отворачивается. Она начинает убирать свои вещи в шкафчик. Она закрывает дверцу. Запирает шкафчик (кодовую комбинацию я знаю). Она притворяется, что меня рядом нет. Я ждал, что Джони будет злиться. Я ждал, что Джони будет язвить. А вот что заставит почувствовать себя невидимым, не ждал. Джони знает, что это обижает меня больше всего. Такая подлянка от нее убивает. Я не говорю больше ни слова. Хочется завопить – в самом полном смысле, с криком и слезами. Из раздевалки я выбираюсь в тихий коридор между спортзалом и медпунктом, нахожу огнетушитель и смотрю в закрывающее его стекло. Я смотрю на собственное усталое лицо, на собственное отражение. Расколотить бы его, но я не решаюсь.