Сантиметр правее, и клинок вошел бы точно в мой глаз. Совсем недавно, мня себя великим воином, планировал изобразить точно такой же трюк с Остапом, держащим в заложниках Машу. А вот сейчас вдруг понял — я ничего не могу противопоставить опытным воинам. Ничего… И, признаюсь честно, будь у пограничников желание меня убить, скорее всего получилось бы.
Да обучали, да умею… Но чаще просто везло. Как сейчас. И вот опять… Долго думаю, а мой противник уже снова вооружен и готов к атаке. Но почему-то медлит, не бросая второй нож. И чувство бои, с его стороны, будто усилилось…
Все это я уже додумывал в прыжке. Воспользовавшись заминкой, умудряюсь заставить тело двигаться. Вытянув перед собой шпагу, на манер копья, всем телом врезаюсь в убийцу, сбивая того с ног. Руку обжигает пламенем, и тут же по ней начинает стекать что-то теплое, а по мозгам бьет боль. Уже моя собственная, которую не может заглушить даже разгоряченная опасностью кровь.
Кажется, я все же наколол противника на лезвие шпаги, как бабочку на прутик. Но тут же лишаюсь оружия, застрявшего в чужом теле. Равновесие удержать не получается, поэтому мы валимся на холодный снег, чуть ли не в обнимку. Уже лежа на сбитом с ног противнике, резко бью стилетом, стараясь попасть в шею. Короткий всхрип, и резко обмякшее тело подо мной, однозначно говорит о том, что я попал. Куда, правда, не знаю. Как уже убедился не раз, подаренному Пал Егорычем стилету, вообще без разницы что резать. Хоть голую кожу, хоть доспех.
Но залеживаться сейчас не время. Резко откатываюсь в сторону, крепко держа рукоять стилета. Шпагу приходится отпустить. Боль в левой руке, которой я толком не могу управлять, напоминает о том, чем чревата моя задумчивость. Поэтому, едва разорвав дистанцию с поверженным противником, тут же вскакиваю на ноги и начинаю крутить головой по сторонам, опасаясь пропустить атаку еще откуда-нибудь. Несмотря на то, что чужих эмоций больше не ощущаю. Вообще ничьих.
А рана на руке похоже серьезная. Сам порез не видно из-за перекрутившегося рукава, но вот тонкая струйка крови, стекающая на серый, истоптанный снег, как бы намекает, что нужно срочно предпринимать меры. Сколько там не опасно крови потерять? Поллитра вроде бы… Или больше? Не помню…
Надо перетянуть руку, но вот никак не могу оторваться от наблюдения, за тем, как с моей руки течет кровь. Красиво… Еще и переливается оттенками красного в лунном свете. А еще… Боль уходит вместе с кровью. Вся боль… И души, и тела. Так просто…
Стоять ничего не делая. Все закончится само. Никто больше не умрет из-за меня. Не придется убивать. Бежать. Прятаться. Все, всегда, проще чем кажется. Только вот холодно очень… Аж зубы стучат и губы дрожат. Бр-р-р-р…
Ненавижу холод… Хочу в тепло. Укутаться в теплое одело, сесть рядом с камином в гостиной поместья и смотреть на волны тепла, идущие от открытого огня. Но никак не могу оторвать взгляд от играющей бликами струйки крови. Слабый ветерок, прибежавший неизвестно с какой стороны, чуть подернул струю крови волнами, рождая в моей головы странные образы…
***
Сумрак лесной тропы, виляющей между деревьев. Пронизывающий ветер, воющий где-то там вверху, запутавшись меж крон. Холодно. Хочется кушать и пить. Ноги, в низеньких ботиночках, уже насквозь промокли, и с трудом поднимаются. В какой-то момент, просто останавливаюсь, не в силах идти дальше.
— Устал, Марк? — Человек, в надвинутом капюшоне, лица которого не получается разобрать, присаживается передо мной на одно колено, беря мои одубевшие руки в свои грубые ладони и пытаясь их растереть, чтобы согреть.
— А мы скоро к бабушке придем? — Вопросом на вопрос, отвечаю я, насупив брови и надув обиженно губы. — А мама и папа будут уже там? Я к маме хочу…
— Скоро, Марк, скоро… Еще совсем немного осталось. — Голос человека кажется таким добрым и честным, что я верю ему и, несмотря на жуткий холод и обиду, из-за того, что мама с папой не пошли со мной, пытаюсь улыбнуться застывшими губами.
Он собирается еще что-то сказать, но в это время, вокруг резко темнеет, а из леса доносится жуткий вой, продирающий до костей. Человек вскакивает на ноги, отпуская мои руки и начинает озираться вокруг. Не знаю, откуда это знание, но я вдруг понимаю, что он чего-то сильно опасается. Нет, не боится… Опасается и беспокоится. Мне страшно. Поэтому хватаю его за полу плаща и пытаюсь прижаться к ноге. Спрятаться, укрыться. Вой никак не утихает, отдаваясь в разных уголках леса.
— Марк, ты чего? Испугался что ли? — Человек в плаще, снова опускается рядом со мной на колено, чтобы глаза оказались на одном уровне. Съёжившись от холода и страха, не отпуская полу плаща, лишь киваю головой. — Ну ты чего. Бояться не надо. Все будет хорошо. — Тон успокаивающий, но я чувствую в нем легкую фальш и напряжение. — Вот, — мужчина сует руку куда-то под плащ в районе груди и достает клинок, всовывая его мне в руку. — Держи, если тебе станет страшно, просто вооружись и тогда ты сможешь дать отпор любому, кто захочет тебя обидеть. Крепче держи. — Мои пальцы плохо слушаются, и сжать рукоять не получается.
Клинок падает на снег, каким-то странным образом, зацепив острием ладонь. Не сильно, и даже не больно. Так, ерундовая царапина. С удивлением смотрю на нее, не понимая. Но недолго, потому что человек, с которым я шел через зимний лес, вкладывает рукоять клинка в мою ладонь, и своей рукой сжимает пальцы.
— Запомни, Марк, как бы тебе не было плохо и тяжело — этот клинок тебя защитит. — Человек чуть запнулся, будто раздумывая. — А теперь, Марк, слушай и запоминай. Видишь, — Сильные руки разворачивают меня вокруг оси. — Тропинка. Там, как пройдешь, тебя уже ждут.
— Мама и папа? — Вглядываясь в вихляющий след, между деревьев, уточняю у сопровождающего.
— Да, мама и папа. — Как-то печально вздохнув, подтверждает мои слова человек в плаще. — Давай, беги. И не оглядывайся только. Хорошо?