– Браво, браво! Да тебе, Андрей Александрович, не бизнесом надо заниматься, а исторические романы писать. Эх как закрутил, всю историю перекроил. И как гладко. Словно сам по векам пробежал и подсмотрел.

– А мне отцовский рассказ понравился. В нем больше логики, чем во всех учебниках по истории, какие я читал, – откровенно признался Алексей.

На что Киреев менторски заметил:

– Молодой человек, история – это не всегда логика и закономерность. В ней чрезвычайно велика роль случая. Поэтому давайте, друзья, оставим все как есть. На этом фундаменте воздвигнуто все здание нашей цивилизации. Не опровергаем же мы теорию относительности Эйнштейна, иначе рухнет вся наша физика.

– Не путай! – повысил голос Аксаков-старший. – Это разные вещи. Одно дело – точные науки, другое – гуманитарные. Разве свобода и рабство есть одно и то же? Я просто выстроил версию, как это могло бы быть. В средние века идеологическая машина работала почище и похлеще нашего. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Для обоснования законности своего права на власть Романовы могли выдумать любую сказку, а затем с помощью силы заставить народ в нее поверить. И в самом деле, как ловко у них получилось: Анастасия Захарьина – единственная законная жена законного царя. Федор – бездетный. А остальные – ублюдки и самозванцы. После этого любые небылицы про иноземное иго, от которого окончательно избавили народ Романовы, меня лично не удивляют. Но закабаление собственного населения – заслуга именно этой династии. Насильственная европеизация, разрушение исконно русской церкви – тоже.

– А про Екатерину, Петра и Наполеона – какие у тебя версии, отец? – задал вопрос Алексей.

Андрей Александрович сам уже устал от произнесенной пламенной речи и тихим, обыденным голосом ответил:

– Это уже просто. Восстание Пугачева – это последняя война с Русью-Ордой. Ее Романовы выиграли и вошли в Сибирь. К империи добавились обширные территории, поэтому потребовалась срочная губернская реформа. Они заставили сибиряков креститься по-новому (ведь подавляющее большинство населения придерживалось старой веры), переписали церковные книги, уничтожили все архивы. Единственное, что не смогли Романовы переделать, – характер, ментальность, как сейчас говорят, населения. Даже сейчас Россия до Урала и Россия за Уралом – это практически две разные страны, населенные совершенно разными людьми, хотя и говорящими на одном языке. Как ментальность населения южных штатов США (потомков конфедератов) отличается от северян, так и в нашей стране общественное поведение, его стереотипы существенно разнятся в центральных и сибирских областях. Только в Америке войну у рабовладельцев выиграли демократы-янки, а у нас крепостники-западники уничтожили военную демократию Орды. Что же касается переноса столицы в Петербург Петром Первым, то в этом был свой резон. Орда в любой момент могла проснуться, и куда было деваться узурпаторам? От Москвы до границ далеко, а в Питере сел на корабль – и прощай, немытая Россия. Наполеон же откуда-то, видимо, из ватиканских источников, узнал, что Москва некогда была столицей огромной империи, которой подчинялась вся Европа. И завоеватель мира не мог пройти мимо этого города, ибо тогда все его походы не имели 6 логического завершения и победа была 6 неполной…

В первых числах февраля с фронта вернулся дядя Митяй. Его ранило в ногу под Оренбургом, и теперь он ковылял на костылях. Но это не мешало ему с резвостью здорового выпивохи перемещаться по шинкам, где он всякий раз вещал любопытным о блестящей победе Орды под Оренбургом. Собравшиеся слушали байки бывалого казака, раскрывши рты, а расчувствовавшиеся трактирщики подносили инвалиду чарку за чаркой, не требуя никакой платы.

– Значится, так, – начал в очередной раз свой рассказ Митяй в шумиловском шинке, что напротив гостиного двора, куда мы с Иваном вовремя заглянули. – Случилась сия баталия в канун самого нового года. В городе голод уже начался, с дровами туго стало. Тут и надумал ихний губернатор, ентот самый Рейн-сдорп, конфузию нам учинить…

В этом месте казак сделал паузу, дожидаясь очередного подношения. Осушил чарку и стал закусывать соленой капустой. А народу его стол облепило человек с дюжину, не меньше. Среди них и нетерпеливые попались, стали Митяя шпынять, мол, что дальше. А казак знай себе хрустит капустным листом и хрустит. Тогда половой поднес ему еще чарку. Митяй махнул водочки и заговорил:

– …прознав от шпиенов, что Великий Царь отбыл в Тобольск, славный Салават в родную Башкирию, а Михаила Толкачев в Яицком городке, вышли из крепости супостаты тремя колоннами, со знаменами. Тыщи две солдат и аж 27 орудий. Главным у них был енерал Валленштерн, а подсобляли ему бригадир Корф и премьер-майор Наумов, этот уже русак, продажная душа. А удумали они атаковать аж саму цареву ставку в Большой Орде. Только наши атаманы тоже не лыком шиты. Василий Афанасьевич за старшего остался. Увидав неприятеля в чистом поле, он аж в ладоши хлопнул от радости. Вызвал к себе сотников Максимку Шигаева и Митьку Лысова и приказал заряжать все наши пушки, а коннииу пока в засаде попридержать. Подпустили солдат поближе, а потом как вдарили по ним залпом изо всех орудий, а опосля конники как из засады-то выскочат с диким татарским «Ура!», с пиками наперевес. И такой тут страх на врагов напал, что даже спасаться не удумали…

Хитрый казак замолк на самом интересном месте. Недовольные слушатели – сразу к шинкарю, а ну давай, наливай герою. Тому деваться некуда. Третья чарка – и снова задарма. Загасив огонь в груди, Митяй продолжил повествование:

– И гнали наши их наподобие овец, и пиками кололи, и в полон брали. Поболее двух сотен оренбургских солдат остались на том поле брани, еще сотню пленными захватили, а раненых – не счесть. Тринадцать пушек в этой баталии мы отбили.

– А как же тебя, Митяй, угораздило в такой виктории ранение заработать? – спросил один охотник.

– Дык же и в антихристовом воинстве не все овцы, храбрые люди тоже имеются. Приглядел я одного офицерика. Лечу к нему на своем вороном. Думаю, сейчас я тебя, как рябчика, на пику-то насажу. А он, подлюка, и не бежит вовсе, а стоит как вкопанный на месте и целится в меня из своего пистоля. Я уже в двух шагах от него, вот-вот пика в грудь его воткнется, а он как шардабахнет в меня. Хорошо, что Киргиз на дыбы встал. А так бы лежать мне на том широком поле близ городу Оренбургу. Но ногу-то он мне порядком разворотил. Теперь полгода надо ждать, пока кости срастутся. Эх, жаль, без меня Москву возьмут.

Митяй так расчувствовался, что даже пустил слезу для виду. За что ему вновь поднесли дармовую чарку.

Но сгрудившиеся вокруг стола томичи не отпускали просто так уже порядком пьяного казачка, а приставали к нему с просьбами рассказать еще что-нибудь о войне.

Митяй покочевряжился малость, но потом уступил пожеланию почтенной публики и начал очередную байку:

– Губернатор ихний Рейнсдорп супротив нашего Василия Афанасьевича – дурак дураком. Это надо ж было удумать, чтобы выпустить из тюрьмы клейменого каторжника Хлопушу и послать его как парламентера к нашему воеводе, чтобы, дескать, ордынцы дурака не валяли, а сдавались, покуда целы. А за ето дело Рейнсдорп пообещал Хлопуше свободу и деньги. А каторжник, не будь дураком, как пришел к нашему воеводе, так и повалился ему в ноги. Мол, прости меня, не по своей воле я в это ярмо влез. Асташев-то наш – мужик толковый, он поговорил с Хло-пушей по душам да рискнул принять его в наше войско. Я сам – не робкого десятка, но такого рубаки, как Афанасий Тимофеевич Соколов (так зовут теперь Хлопушу) не видывал. Один пятерых драгун одолел. Теперь Афанасий Тимофеевич народ на уральских заводах подымает да в нашу армию зачисляет. Важным человеком стал. Есть и другой новый выдвиженец, показавший себя в баталиях, – Емельян Пугачев. Казак бесстрашный и умный. Он у Асташева теперь правая рука. А тоже без роду без племени. Вот как на войне люди себя делают!