Вместо послесловия.

Можем ли гордиться?

На озере Селигер проходил слет активистов движения «Наши». Меня пригласили прочитать две-три лекции. После лекции обычно остается 10-15 минут на вопросы. Но некоторые вопросы молодые люди стесняются задавать при всех. Они подходят потом, остаются в узком кругу, один спрашивает, другие слушают. А кто-то выжидает, потом догоняет по тропинке и задает свой вопрос совсем наедине. Так одна девушка меня спросила, когда, по моим расчетам, можно будет чувствовать гордость за то, что принадлежишь к русскому народу.

Меня этот вопрос взволновал. Как же, значит, политики всех мастей, гуманитарная интеллигенция и журналисты, замордовали людей своими рассуждениями. Как они оказались нечутки к тому, что творится в душе тех, кто их слушает и читает. Ведь эта важная сторона нашего кризиса совсем выброшена из общественного разговора. Кто-то еще может сказать о воинской доблести Суворова или Жукова, о ветеранах Великой Отечественной войны, о гении Пушкина или Пастернака - а что же о людях, которые живут здесь и сейчас? Одна чернуха. Как же такое может быть?

Я, имея доступ к печати, тоже почувствовал себя виноватым. Высказывал свою позицию по этому вопросу вскользь, а он, оказалось, для многих один из важных. Коротко девушке ответил, назавтра затронул в лекции, неявно, тему критериев. Ведь людей лишили системы координат! Они в растерянности и не знают, что может служить предметом их национальной гордости. Кажется, мелочь, а на деле сильный инструмент демонтажа народа. Скажу об этом и здесь - без бахвальства и экзальтации. Не всех убедит, не страшно. Я лично вижу дело так.

Мы как народ переживаем тяжелый кризис. Любой кризис (в том числе война) - это особый, аномальный тип бытия народа и личности. Сгибаются, перекручиваются и даже ломаются все стороны жизни. Поднимается наверх и нагло утверждается самое подлое и мерзкое, что есть в народе. Но в то же время собирается и противостоит подлости самое светлое, доброе и умное.

В момент этого нашего народного бедствия я слишком поздно, совсем недавно вспомнил слова поэта: «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Меня поразила проницательность Тютчева. Так оно и есть, но ведь не будешь на каждом углу кричать, как ты счастлив в момент бедствия. А иногда этого так упорно не понимают, что поневоле приходится раскрыться.

Как-то, примерно в 1993 г., я в одном ученом собрании в Испании делал доклад о доктрине экономической реформы в России. В дебатах в разных выражениях звучала одна мысль: какой странный провал в культуре великого народа, какой регресс в мышлении, какая необычная тупость реформаторов, какой стыд - так про... сдать великую страну и загубить великое хозяйство.

Я сначала обратился к логике: нельзя делать такие обобщения на основании одной проигранной кампании в великой войне, тем более без учета соотношения сил в этот момент. Да, в силу стечения исторических обстоятельств русские «холодную» войну проиграли, но ведь история на этом не заканчивается. За 1941 годом был 1943, а потом 1945.

Но, как оказалось, люди в Большом времени ориентируются с трудом - мол, когда еще этот новый 1945-й год наступит. Что происходит сейчас, вот вопрос. И я сказал не о логике, а о чувствах, как прямой свидетель. Сказал, что испытал в жизни два момента большого счастья - в детстве и сейчас, на склоне лет. Оба раза это были моменты народного бедствия, в нем я и жил. А счастье было оттого, что я непрерывно видел вокруг себя, рядом с собой, величие, доброту и благородство множества людей. Именно в бедствии мой народ оказался велик и благороден.

Ребенком я этого, конечно, не понимал, но зато чувствовал очень остро. А сейчас и чувствую, и понимаю - и горжусь. Да, это гордость не от победы, не от силы оружия или банковской системы России. Но ведь и сила, и подвиги, и победы разные бывают.

Тогда в Испании тоже был «кризис» - спад производства 1 %, доходы не растут. Люди нервничали, многие вели себя странно. А представьте, говорю, что у вас производство упало на 50 %, а доходы большинства - в три-четыре раза. Ведь общество просто рассыпалось бы, люди превратились бы в стаи волков. У нас же этого не произошло. Женщина в метро может дремать, поставив свою сумку на пол. А здесь свои сумки наматывают на руку, и все равно их то и дело вырывают, чуть ли не с рукой вместе. Парочка на мотоцикле прицелится, промчится, задний рванет сумку. Посмотрите голливудские фильмы-прогнозы о том, во что превратятся их города после большого бедствия.

В 1992 г. случайно я познакомился с человеком (в Испании), который много повидал на свете и всю жизнь прожил в отрыве от прессы и телевидения - был моряком, и тайно коммунистом. Мы разговорились (после лекции), быстро подружились. И как-то мне так сказал: «То, что произошло с СССР, - большое горе для очень многих во всем мире, даже для тех, кто вроде бы радуется краху коммунизма. И дело не в политике. Без опоры оказались и те, кто считал себя антикоммунистами. И не из классового сознания надеялись люди на СССР, не потому, что “пролетарии всех стран, соединяйтесь!”. Все это давно не так, и на Западе рабочий - это тот же буржуй, только без денег. А надеялись потому, что у вас говорилось: “Человек человеку - брат”. А по этому тоскуют все, что бы они ни говорили на людях».

Я ему не стал говорить, что антисоветские идеологи во время перестройки стали твердить о том, что советская жизнь якобы строилась на идеях классовой борьбы, это было или следствием их лживости, или тупости. Советская жизнь строилась на солидарности всего человечества, но СССР погиб. Наверняка прилетит птица Феникс, а нам надо исследовать мир и людей.

Вот проблема: люди живут в капитализме, а ностальгия о братстве. И те, и другие не знали, как соединиться. Так и у нас - революция. Когда-то мы жили, почти все, как «человек человеку - брат». Но мы не успели, и не смогли понять реальность и создать адекватное знание. Тогда все ушло в войну и форсированную работу для жизнеустройства и обороны - и прошел разрыв поколений. Но и испанцы прошли такие «кавдинские ущелья» - и в гражданской войне, и в либерализации и конверсии экономики. Во время кризисов рвется пленка «Человек человеку - брат». Но части той пленки представляют по-разному у разных людей - у всех есть множество факторов, чтобы создать каждому ему собственную идентичность. Но для нас надо выделить важные структуры личностей (для нашей проблемы).

Можно построить грубую модель: в обществе доминируют несколько типов отношений к другим общностей. Всегда между ними существуют открытые или латентные конфликты, и вырастают картины борьбы - и кто из личностей начинает действовать. Представим и картины, А, Б и В:

- А: он верит, что «человек человеку брат». Те, кто не верят - невежды или враги народа, разных категорий.

- Б: другой считает, что «человек человеку брат» - утопия остаток религии, что «хилиазм есть живой нерв истории, -историческое творчество, размах, энтузиазм связаны с этим хилиастическим чувством» (С.Н. Булгаков). Некоторые эту утопию уважают, а другие над этой утопию издеваются -это невежды.

- В: третий пытается найти компромисс, создав общество и государство, которые изучили и представили нормальные условия жизни для оба сообщества с разными ценностями. Но договориться им бывает очень трудно - иногда в этом конфликте компромисс перейдет в горючую войну. Часто, что и общество, и государство не имеют знания и не могут догнать процессы. Да и латентные конфликты бывают очень активны.