– Ты привыкнешь к этому, – говорила она. – К юридическим терминам и полицейскому жаргону. Скоро ты начнешь понимать, что за всем этим кроется.

Потом она начала собирать имена и адреса, ими были исписаны целые страницы. А потом начались письма. Она выслала письма о Винни, как ему показалось, половине страны – Господину такому-то, Сэру такому-то и Судье эдакому. Он просмотрел несколько, когда она была в ванной. Они все были одинаковыми. В них были просьбы о помощи с делом, просьбы написать в какие-нибудь инстанции, вопросы о том, как такое случилось, что Винни арестовали за такие страшные, ужасные преступления, которые она никак не могла совершить, просьбы дать еще имена и адреса людей, которые смогли бы присоединиться к ее кампании. Просьбы, просьбы, просьбы. Через какое-то время начали приходить ответы. Потом она начала обзванивать всех – газеты и полицейские участки, членов Парламента, судей. Полстраны. Полмира.

Ел он один. Она съедала банан, или пачку печенья, или кусочек сыра и делала себе чай. Чайные кружки стояли на каждой полке, на каждом подоконнике. Раковина была заполнена пустыми чайными кружками. Он мыл их, прибирался на кухне, шел в супермаркет и готовил, а потом пытался звать ее за стол, чтобы поесть вместе с ним, но в итоге сдавался и садился один. Но вскоре он завел привычку ходить в кафе и брать себе кофе с пенкой, добавляя в каждый стакан по три длинные ложки сахара. Он читал газеты, решал кроссворды, следил за разделом с гонками и научился разгадывать головоломки с буквами, так что смог дойти до сложного уровня, а один раз даже до очень сложного.

Его жизнь перевернулась вверх дном, и он никак не мог придумать, что с этим делать, как вернуть ее на место, как помочь, как привести Эйлин в чувство. Как. Как. Но одно он знал точно. Он никогда не сказал бы это вслух – ни Эйлин, ни кому-либо другому. Но он знал. Они не арестовали бы человека за такое ужасное преступление, если бы не знали наверняка. Это была не магазинная кража или, например, похищение сумочки. Людей не сажают за решетку и не делают официальное заявление, если это просто домысел, догадка, разумное предположение.

Он не знал Винни. Она один раз заехала к ним – оказалось по пути, как она сказала – принесла дорогой букет цветов, осталась на чашку чая с пирогом. Худенькая, темные волосы, черная куртка, черные джинсы. Когда она уехала, у него возникло странное ощущение, будто никого и не было, не о ком было вспомнить, что это было какое-то пустое место, маленькая, темная, неуловимая тень. Она не очень много с ним говорила, но все, что она ему сказала, было очень мило и очень приятно. Но он почти ничего из этого не помнил. Было такое чувство, что даже ее слова толком не прозвучали, не оставили никаких следов, просто растворились в воздухе и никак не отпечатались в его памяти.

Он посмотрел в газету. Массельбург, 3:30. Выбор был между Имперским Золотом и Мильей. Разницы особой не было. Наверное, надо было ставить на несколько исходов, по пятерке на каждую. И тогда он окажется в плюсе на семь фунтов, кто бы ни выиграл. Но стоило ли идти к букмекерам и отстаивать очередь ради семи фунтов, при этом лишь предполагая, что он прав и выиграет одна из них? В кафе было тихо. Дверь за стойкой была открыта во двор, чтобы впустить побольше воздуха, который при этом смешивался с запахом из помойки.

В букмекерской конторе будет пахнуть потом и сигаретами.

Эйлин будет печатать и кликать мышкой, уткнувшись в экран.

Он почувствовал, что совершенно внезапно впал в отчаяние. Ему захотелось спросить у кого-нибудь, что он может сделать, что он может сказать, как он может помочь, как он может поддержать Эйлин и в то же время освободить ее из этой ловушки, в которую она попала, пытаясь доказать недоказуемое: что арест Винни был какой-то ужасной ошибкой. Это не было ошибкой, но он никогда не сможет это сказать. Она снова и снова спрашивала его, что он думает, будет ли он писать вместе с ней письма, но его язык будто немел у него во рту, потому что он никак не мог ответить, правильных слов тут не было, а говорить правду было нельзя. Ему было бы проще, если она хотя бы не бросала работу. Она говорила, что ей нужно все ее время, чтобы заниматься тем, что она теперь стала называть своей кампанией. Но он думал, что ей может быть страшно, как и ему, – страшно, что кто-то узнает, станет показывать пальцем, шептать, болтать, распускать слухи. Он вышел на солнечную улицу. Город кипел. Он решил, что пойдет к букмекерам, сделает ставку, а потом купит что-нибудь для нее, хотя он не знал, что именно и заметит ли она вообще.

Коэффициент на Милью был гораздо лучше, чем он ожидал, сто к тридцати вместо семи к четырем, так что он получил десять фунтов вместо пяти, а еще увидел прямо на дорожке, как она обошла соперников на корпус, что должно было его как-то порадовать, но не порадовало. Он вышел и уселся на столбик на солнце и подумал, что бы купить Эйлин. Цветы. Шоколадные конфеты, которые она всегда так любила. Но он знал, что она не обратит внимания на цветы, а конфеты так и останутся неоткрытыми.

Он вернулся в машину и начал ехать в сторону перекрестка и дома, но сам не заметил, как свернул на первом же повороте.

Ли была в саду и занималась маленькими фонариками, которые расположились вдоль дорожки, на альпийской горке и на деревьях. Даги иногда задумывался, связаны ли эти фонарики с ее религией, но спрашивать ему не хотелось. Она спустилась с лестницы, отвлекшись от развешивания фонариков, когда услышала стук открывшихся ворот.

О Даги Милапе никогда нельзя было сказать, что он – человек с предрассудками, он никогда не поддавался им настолько, чтобы обращать внимание на цвет чьей-то кожи. Люди – это люди, даже если тебе иногда непросто находить с некоторыми общий язык. Но когда Кит сказал, что хочет жениться на девушке с Филиппин, он забеспокоился. Тут все было другое, не только цвет кожи, все: то, как она была воспитана, ее образование, ее семья, религия, кухня, погода, одежды, традиции. Все. «А понравится ли ей здесь? Вот что меня волнует. Тут все будет другое, все будет новое, в том числе и муж. Что, если она не будет счастлива? Ее нельзя будет за это винить, но что ты будешь делать? Сжечь за собой все мосты, переехать сюда – это большой шаг, и, если что-то пойдет не так, что ты сделаешь?»

Но ничего не пошло не так. Все пошло так с первого же дня. Ли никогда не выезжала за пределы своей страны, но ее английский был вполне удовлетворительным и становился все лучше и лучше, а все остальное было как будто и неважно. Она как будто родилась, чтобы переехать сюда – такая мысль приходила Даги в голову, хотя у нее были филиппинские друзья, с которыми она довольно часто встречалась, и она постоянно писала домой. Он никогда не спрашивал Кита, как они познакомились, но Кит всегда был скитальцем, постоянно ездил куда-нибудь с рюкзаком за плечами, и Даги предполагал, что они познакомились где-то в баре, или на пляже, или даже в самолете.

– Интернет, – сказал Кит, лопаясь от смеха. – Сайт знакомств в Интернете, где английские парни могут найти девушку с Филиппин. – Он не мог перестать смеяться, глядя на пораженное лицо Даги.

– О, вы пришли, как замечательно, Даги. Мне сделать холодный напиток или вы, как всегда, будете чай?

Всегда она так, подумал он, всегда что-нибудь предложит, напитки или еду, всегда усадит на лучшее место, не успеет человек войти. И на этот раз она стрелой сбегала в сарай, вынесла складной стул, поставила его в тени и протерла концом своей футболки.

– Слушайте, это так здорово, присаживайтесь, Даги, и скажите, что вы хотите из напитков.

Это было правильно. Это было правильное место.

– Кита нет, как вы, конечно, понимаете, вы же не рассчитывали его застать в это время дня, но если вы хотели увидеть именно меня – отлично.