Не буду объяснять, как получилось, что студент с весьма посредственными способностями попал в поле зрения ведущего специалиста одного из самых авторитетных институтов (правильнее сказать — в поле зрения человека и учёного с мировым именем). Скажу лишь, что по окончании университета мне посчастливилось оказаться в его исследовательской группе, и мы с ним сразу подружились.

Я сопровождал профессора в десятке или даже более экспедиций — в пустыни и ледники, в горы и пещеры. Он относился ко мне как к многообещающему ученику, как к достойному продолжателю своего дела — по крайней мере, мне так кажется. Сколько времени он убил на то, чтобы привить те знания, которыми обладал сам, передать бесценные крупинки информации, добытые в ходе кропотливой исследовательской деятельности.

Но всё было как об стенку горох. Я мало что понимал, почти ни во что не вникал. А мотался с профессором лишь потому, что мне это нравилось. Нравилось путешествовать, да и общение с профессором мне тоже нравилось. Вот и ездил с ним, как бесплатное приложение, как собачка маститого учёного, которая сопровождает его в каждой экспедиции.

Хотя, если проводить аналогию с собакой, то я был скорее хорошим сторожевым псом — злым и искренне преданным хозяину. Действительно — можно вспомнить несколько заварушек, которые неизменно сопровождают командировки в какую-нибудь глухомань, — я был там на высоте. Благодаря мне профессор и его коллеги избежали многих неприятностей.

Но в определённый момент профессор разочаровался в моих академических способностях. Немаловажную роль тут также сыграли некоторые другие обстоятельства — сугубо личного характера. Короче, наши пути разминулись. Я перешёл на более административную работу, а профессор продолжил свои изыскания в сфере климатических изменений нашей планеты.

Насколько знаю, последние года два или больше он провёл на одной исследовательской станции высоко в горах — чего-то там нашёл эдакого. Стал он совсем социофобом, мало общался с коллегами из института, да и вообще, что называется, с головой ушёл в работу.

А с тех пор, как год назад в том нелепом инциденте на Меркурии погиб сын профессора — молодой и, говорят, весьма преуспевающий спортсмен — профессор стал ещё более замкнутым и непредсказуемым. Оно и понятно: когда я был дружен с профессором, то многого наслушался о его сыне. Знаю, как профессор к нему относился, отлично помню, как рассказывал о нём — с искренней отеческой любовью и непередаваемым восхищением…

Профессор почти перестал выходить на связь. В редких и скудных отчётах постоянно упоминал о том, что находится на пороге некоего великого открытия, да вот какой в этом толк? В институте поговаривали, что Тельман окончательно сошёл с ума, как, увы, часто происходит в среде учёных и прочих гениев, и, в конце концов, шефу это надоело.

— Сотрудники станции тоже темнят, — сказал шеф, усталый и какой-то осунувшийся.

Я был вымотан не меньше него. Прежде чем попасть к нему в кабинет, пережил несколько передряг, испытал кошмарное потрясение от расставания с Дейдрой. Откровенно говоря, мне было не до разборок с сотрудниками станции. Да и вообще — не было ни малейшего желания разбираться во всей этой истории, вникать в подробности. Единственное, чего хотелось, это прямо сейчас покинуть институт, пойти в кабак, надраться там и завалиться на ночлег в какой-нибудь тёмный тёплый угол. Но положение обязывало, и я молчал, терпеливо и внимательно слушая шефа.

— Постоянно говорят, что Тельман куда-то отошёл, — обескуражено заявил шеф. — Мол, был тут, да вот только что вышел, перезвоните позже… — Шеф замолчал и посмотрел на меня, ожидая реакции. Я слабо кивнул, и он продолжил: — Я, конечно, всё понимаю: стресс, а может быть, увлечение работой — в этом нет ничего зазорного. Раньше у него тоже бывало: по неделе и больше пропадал. Потом объявлялся, говорил, что ходил на ледник или в долину спускался, отчёты предоставлял. То, что он не отвечает на звонки, можно списать на занятость и эти его… — шеф сделал руками «кавычки», — странности. Но не до такой же степени! Как в воду канул. И те балбесы на станции — ни то ни сё, ни рыба ни мясо. Мычат что-то, а толком ничего сказать не могут. И так уже целый месяц! Пора с этим разобраться!

На этот раз я пободрее кивнул головой, с пониманием ситуации и щекотливого положения шефа.

С одной стороны — криминального пока ещё ничего нет, сообщений о пропаже человека не поступало ни со стороны сотрудников станции, ни от родных профессора. Поэтому обращаться в полицию вроде бы как не совсем уместно.

С другой же стороны — сотрудник института находится на другом краю света, месяц молчит и, более того, явно избегает общения с начальством. Чем он там вообще занимается? Может быть, просто прохлаждается, забросил работу и зря получает, прямо скажем, немаленькую зарплату…

Нет, я, конечно, ничего не хочу сказать. Точнее — могу заявить, что не такой он человек — профессор Тельман. Не будет просто так валяться в гамаке или пить горькую в местной таверне. Но ведь тем страннее выглядит его сегодняшнее поведение.

И именно поэтому, ввиду деликатности создавшегося положения, данное задание поручено мне. Слетать в горы, найти профессора, разобраться в ситуации, действовать по обстоятельствам — всё это было частью моей работы, если так можно выразиться, составляло основу моей квалификации.

— У вас есть предположения относительно того, где сейчас находится профессор? — спросил я, изобразив на лице деловое выражение.

— Думаю, его нет на станции, — прикинул шеф. — Чего-то более конкретного сказать, пожалуй, не могу. Как раз это тебе и нужно будет выяснить. Хотелось бы надеяться, что он вообще жив… — грустно заключил он.

— Ну, это вы хватанули!

— Да-да, прости. Это я ляпнул не глядя. Просто очень опечален создавшимся положением. — Шеф достал из тумбочки пачку таблеток, выдавил одну из них на ладонь, отправил в рот и запил водой. — Кстати, если тебе интересно, — оживился вдруг он, — помимо остальных сотрудников станции, я общался с его дочерью…