В это время Меглин разложил по кузову листки с фотографиями жертвы. Перебирая их, он бормотал под нос бессвязно. Его колбасило еще больше. Рядом с бутылкой воды лежала таблетка. Меглин, поглядывая на нее, перевел тревожный взгляд на дверь. Ускорился, бумаги летели из-под рук. Вдруг он потерял самообладание, замычал и дрожащей рукой потянулся за таблеткой, сбив ее на пол, не смог найти, его буквально разрывало. Меглин поморщился и попробовал выбить ногой дверь машины. Глухо. Он порылся руками в бумагах, снял скрепку с файла и распрямил ее. Дверь фургона распахнулась, и Меглин вырвался, побежав и дико озираясь.

Тем же днем Демин стоял, прижавшись к стене и выглядывая из-за шторы на улицу. В густеющих сумерках взгляд его выхватывал машину с выключенными фарами во дворе. Демин отошел от окна. Он явно нервничал и тер подбородок, в нервах стукнув кулаком в стену, закусил кулак, едва не заплакав, но все-таки, взяв себя в руки, собрался и застегнул молнию на рюкзаке. Он вышел из подъезда панельного дома, рюкзак был за плечами. Демин шел со двора к главной улице. Припаркованная на другой стороне дома неприметная «десятка» с тонировкой тронулась за ним. Демин знал, что за ним следят, но не показывал вида. Он шел по улице, краем глаза отмечая слежку. На расстоянии за ним следовали два оперативника, которых отличало от общей толпы только то, что они – одни. Демин остановился у книжного развала и начал перебирать книги.

– Неувядающая классика! «Преступление и наказание», в твердом переплете, подходим, покупаем! – Демин ошалело посмотрел на продавца и быстро отошел в сторону от прилавка, направляясь к работе.

Когда он зашел в поликлинику, то пошел к раздевалке, чтобы переодеться в форму уборщика. Он шел по коридору, катя уборочную тележку, здороваясь со встречными врачами и санитарами, собирая мусорные пакеты. Выйдя на задний двор клиники, Демин достал из одного мешка свою куртку и надел поверх униформы. Набив карманы пачками денег, которые достал из другого мешка, он сбрасывает мешки в мусорный бак и перелезает через забор клиники.

В этот самый момент Меглин шел по парку, горячечным, больным взглядом бегая по теням в кустах и деревьях, неразборчиво бормоча про себя:

– Эх ты, я же со всей душой к тебе, а ты вон как, нет у тебя сердца, но я докажу, и ты поймешь.

Он выглядел дико, и это читалось во встречных взглядах, но Меглину казалось, что все против него. Странный пенсионер, прогуливающийся с радиоприемником у уха, роющийся в мусоре алкаш, обдолбанные подростки. Взрыв гогота от пьяной компании молодежи между деревьями. Дым коромыслом, пивные банки – в паре метров от них коляска с полугодовалым малышом. Есеня не видела, что происходило. Она выжидающе посмотрела на Самарина, который вернул Есене блокнот.

– Как он говорит? Четко или сбивчиво?

– Четко. Каждое слово выговаривает.

– Он знает, что вы покажете это мне. Или кому-то вроде. Поэтому работает под запись. Заранее продумывает разговор. Записывает, возможно. Все, что он говорит вам, – манипуляция и ложь.

– Как его поймать?

– Меня спрашиваете? Знал бы, стал бы следователем. Как вы. Всегда мечтал. – Самарин рассмеялся.

– За чем дело стало?

– Нет во мне крутизны. Он нарцисс, уверенный в своей неуязвимости. Он будет играть с вами, раз за разом доказывая превосходство.

– Как мне вычислить его?

– Не спорьте с ним. Пусть больше говорит. Рано или поздно он проколется. Не к вам?

Есеня обернулась, и лицо ее поменялось. Коротко простившись кивком с Самариным, она пошла к Меглину.

– Как ты вышел? – Она смотрит с яростью на Меглина.

– Ты не понимаешь? Их всех надо убить, чтоб видели! Рисунки!.. Надо смотреть рисунки!

– Родион, кто это?!