— Пой-орган! Хорошее вино, хорошее название. Оно дано в честь меня, ведь я играю на органе, и, могу похвастаться, неплохо! Пой, винцо! Пой в моем стакане. Пой также и в моей голове. Я уже чувствую, как ты рождаешь фуги и мотеты, они польются из-под моих пальцев, как ты льешься из бутылки. Твое здоровье, брат! Да здравствуют великие органы Шантюрга! Да здравствует мой маленький соборный орган. Когда я на нем играю, он так же могуч, как если б на нем играл сам титан. Ба! Да ведь я тоже титан! Гений возвышает человека, и каждый раз, когда я начинаю gloria inexcelsis,[147] я беру приступом небо.

Добряк кюре серьезно считал своего брата великим человеком и не бранил его за приступы хвастливого бреда. Он и сам с умилением оказывал честь вину «Пой-орган», как человек, который надолго расстается со своим любимым братом, так что солнце уже начинало садиться, когда мне велели седлать Биби. Я не сказал бы, что мог с этим справиться. Гостеприимство довольно часто наполняло мой стакан, а вежливость заставляла меня не оставлять его полным. К счастью, мне помог пономарь, и братья после долгих и нежных объятий расстались у подножия Уолма, заливаясь слезами. Я, спотыкаясь, взобрался на спину Биби.

— Уж не пьян ли ты случайно, сударь? — сказал мэтр Жан, касаясь моих ушей своим ужасным хлыстом.

Но он все же не ударил меня. Рука его как-то размякла, а ноги очень отяжелели, и стоило большого труда выравнять его стремена: каждое из них попеременно оказывалось длиннее другого.

Что происходило до наступления ночи, я не знаю, мне кажется, я громко храпел, а учитель этого не заметил. Биби была такая умница, что я мог быть вполне спокоен. Ей достаточно было один раз пройти по какой-нибудь дороге, чтобы запомнить ее навсегда.

Я проснулся, почувствовав, как она внезапно остановилась. Мое опьянение, кажется, совершенно рассеялось, так как я сразу же отдал себе отчет в создавшемся положении. Мэтр Жан не спал, или, вернее, он, к несчастью, проснулся как раз вовремя, чтобы помешать инстинкту лошади. Он направил ее по неверному пути. Послушная Биби подчинилась без сопротивления, но вдруг она почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног, и отпрянула назад, чтобы не полететь в пропасть вместе с нами.

Я быстро соскочил наземь и увидел справа над нами скалу Санадуар с ее витыми органными трубами и зубчатой вершиной; при лунном свете она казалась совсем голубой. Ее близнец — скала Тюильер высилась слева, по другую сторону оврага; между ними зияла пропасть. А мы, вместо того чтобы следовать по верной дороге, оказались на тропинке косогора.

— Слезайте! Слезайте! — крикнул я учителю музыки. — Вы там не проедете. Это козья тропа.

— Эх ты, трус! — ответил он грубым голосом. — А разве Биби — не коза?

— Нет, нет, учитель, она лошадь. Не надо бредить. Она не может там пройти и не хочет.

Резким усилием я спас Биби от опасности, но мне пришлось осадить ее, что заставило учителя сойти с лошади быстрее, чем он этого хотел. Это привело его в бешенство, хотя он ничуть не ушибся, и, не отдавая себе отчета, в какой опасной местности мы находились, он стал искать хлыст, чтобы учинить надо мной расправу, которая не всегда бывала безболезненной. Я сохранил полное самообладание, раньше его подобрал хлыст и, без всякого уважения к серебряному набалдашнику, бросил в пропасть.

На мое счастье, мэтр Жан не заметил этого. Его мысли слишком быстро сменялись одна другой.

— А! Биби не хочет! — говорил он. — И Биби не может! Биби не коза! В таком случае, я газель.

С этими словами он бросился бежать вперед, прямо к пропасти.

Несмотря на отвращение, какое он у меня вызывал во время припадков ярости, я пришел в ужас и ринулся за ним, но сразу же успокоился. Никакой газели тут не было. Мой учитель, с перевязанной черной лентой косичкой, которая судорожно прыгала с плеча на плечо, когда он бывал возбужден, меньше всего походил на это грациозное животное. Его серый длиннополый сюртук, нанковые панталоны, мягкие сапоги делали его скорее похожим на ночную птицу.

Вскоре я увидел, как он мечется где-то надо мною. Он уже сошел с отвесной тропинки, у него осталось еще настолько здравого смысла, чтобы не спускаться по ней; жестикулируя, он поднимался к скале Санадуар; подъем был хотя и крутой, но не опасный.

Я взял Биби под уздцы и помог ей повернуть в обратную сторону; сделать это было нелегко. Затем я поднялся с ней по тропинке, чтобы выбраться на дорогу. Я рассчитывал догнать мэтра Жана, он шел в этом направлении.

Но там его не оказалось, и, положившись на благоразумие верной Биби, я оставил ее, а сам прямиком спустился до скалы Санадуар. Ярко светила луна. Мне было видно, как днем, и немного потребовалось времени, чтобы отыскать мэтра Жана: он сидел на обломке скалы, свесив ноги и еле переводя дух.

— Ах! Это ты, несчастный! — сказал он. — Что ты сделал с моей бедной лошадкой?

— Она там, учитель, она дожидается вас, — ответил я.