С V века в церкви Богородицы во Влахернах хранился мафорий Пресвятой Богородицы. Паломники, молившиеся в храме, говорили, что здесь «излечиваются любая болезнь, любое горе, любая печаль, а радость, ликование, надежда на лучшее укрепляются»[232]. В Житии Андрея Юродивого, составленном в X веке, описано чудесное явление Богородицы во Влахернском храме. Святой видел, как, встав у алтаря, Пречистая Дева сняла с Себя мафорий и распростерла над молящимися. В память об этом событии в XII веке князь Андрей Боголюбский установил на Руси праздник в честь Покрова Пресвятой Богородицы. Иеродиакону Зосиме посчастливилось прикоснуться к «ризе» и «поясу» Богородицы.
В Царьграде паломник пробыл ползимы. Он успел познакомиться с греческими монахами, освоился с торговцами. Приходя на рынок, узнавал последние новости. «Что за вести слышал еси?» — спрашивал он у знакомого продавца рыбы. Тот отвечал: «Слышах добру весть. Дал Бог повсюду мир, по земли и по морю».
Наступила весна, Зосима с нетерпением ждал, когда восстановится навигация, чтобы плыть дальше — на Афон. И однажды на рынке услышал, как продавцы говорили друг другу: «Кораблей пришло много», и поспешил в порт. Он сел на корабль, который через пролив Дарданеллы следовал к Великому (Средиземному) морю. Попутно Зосима обратил внимание на то место, где когда-то стояла великая Троя. Русские паломники, монахи и миряне, с интересом относились к знаменитым памятникам древности.
В Средиземном море морские дороги расходились на две стороны: направо — к Афону и Солуни (современные Фессалоники), далее можно было добраться до Италии; налево — через греческие острова к Иерусалиму и Египту. Зосима сначала посетил Афон, а затем по суше добрался до Солуни. Оттуда, минуя острова Лемнос, Хиос и Патмос, он достиг Иерусалима. Путь от морского порта Рамле (ныне город Рамла в Израиле) до Иерусалима оказался невероятно опасным и стоил больших денег, «злых ради арапов» (арабов). «Чтобы поклониться Гробу Божьему, надо дать семь золотых денег, венецианских флорин, да еще надо давать арабам, откупая путь, а по дороге от Рамле до Иерусалима надо страже давать, 15 сторожевых постов поставлено у Гроба Божьего лютых сарацин», — записал Зосима для будущих путешественников[233].
Ему не удалось посетить другие места Святой земли — опять же из-за «злых арапов»: «бьют бо без милости». Но в Иерусалиме он встретил Пасху: был свидетелем схождения благодатного огня и принял участие в пасхальном богослужении у Гроба Господня. В Яффе (современный порт Хайфа) Зосима со своими спутниками сел на корабль, идущий на Кипр. Здесь он пробыл полтора месяца. А затем через острова Родос и Лесбос паломники вернулись в Константинополь. Плавание по Средиземному морю едва не закончилось для иеродиакона трагически. Корабль захватили венецианские пираты, они изрубили капитана на части и выбросили в море. «Меня же, убогого, ударили ратовищем копья в грудь, говоря мне: „Калугере, поне дуката корса!“ („Монах, давай деньги“), — дукаты — это золотые монеты. Я заклинался Богом Вышним, что у меня нет. Они же взяли все мое состояние. А меня убогого, в одном домотканом кафтане оставили»[234].
Надо заметить, что морские путешествия стоили тогда, как и сейчас, довольно дорого. «Способность оплатить дальнее морское путешествие и тот факт, что в Иерусалиме на Пасху Зосима был принят самим патриархом Феофилом, позволяют предположить, что иеродиакон происходил из знатной семьи»[235]. Вероятно, семья московских дьяков, выходцем из которой был Нил Сорский, также была состоятельной и смогла оплатить столь дорогостоящее путешествие. Возможно, святой сберег некое фамильное «сокровище» и на вырученные за него деньги осуществил свою мечту побывать в Константинополе и на Афоне.
В Константинополе Зосима пробыл еще одну зиму, поскольку плавание в это время года было практически невозможно. А в мае 1422 года благополучно вернулся на Русь, проведя в паломничестве, в общей сложности, три с половиной года. В Средние века путешествовали подолгу. Паломники о многом успевали передумать и многое понять. «Различными оказывались причины путешествий, неодинаковыми стали жизненные судьбы самих путешественников после возвращения на Родину, но посещение заморских стран, прикосновение к святыням христианского мира для всех оказалось серьезной вехой на жизненном пути»[236].
О посещении Царьграда
Блажени непорочнии в путь, ходящие в законе Господни.
В конце 1470-х или, что скорее всего, в начале 1480-х годов старцы Нил и Иннокентий прибыли в Константинополь. Им не довелось увидеть тот великолепный город, который так восхищал паломников во все времена. Константинополь был разорен турецким завоеванием, многие храмы стояли разрушенные, либо их превратили в мечети. Но Царьград был по-прежнему дорог православному сердцу уцелевшими святынями и монастырями, где когда-то спасались великие подвижники.
Город раскинулся на семи холмах, за что его в древности прозвали «Седмохолмым». Путь паломников сначала лежал к храму Святой Софии. Он возвышался на вершине первого холма. Еще совсем недавно Святая София была главной церковью православного Востока. Когда старцы Нил и Иннокентий стояли перед ней, вместо креста на куполе возвышался полумесяц, а рядом с храмом виднелись два пристроенных минарета. Православных в Софию не пускали. Вслед за русским летописцем, описавшим падение Константинополя, старцы Нил и Иннокентий могли воскликнуть: «О велика сила греховного жала! О сколько зла творит преступление! О горе тебе, Седмохолмый, яко поганые тобой обладают!»
Взяв себе Софию, Мехмед Завоеватель оставил для богослужения православным жителям города церковь Святых Апостолов. До завоевания это был самый красивый и знаменитый храм после Святой Софии. Здесь покоились мощи апостола Андрея Первозванного, апостола Луки, ученика святого Павла апостола Тимофея. По обе стороны здания находились саркофаги византийских императоров и императриц, начиная с Константина Великого и его матери равноапостольной царицы Елены. Как писал святитель Иоанн Златоуст (который, кстати, тоже был похоронен здесь вместе с другими патриархами), «императорам подобала великая честь лежать как бы в преддверии могил великих рыбарей — апостолов»[237]. «Однако 29 мая 1453 года покой этих жилищ был осквернен словно с цепи сорвавшимися солдатами Мехмеда II, которые провели здесь четырнадцать часов, разбивая саркофаги железными болванками, чтобы потом использовать их осколки для возведения какой-нибудь печи для обжига или стен неприметного турецкого дома»[238]. Уже через год патриарх Геннадий был вынужден оставить этот разоренный храм и перенести свою резиденцию в собор женского монастыря Паммакаристы в квартале Фанар. Здесь же он поместил уцелевшие святыни.
О чем могли думать русские монахи у стен разоренного храма? Быть может, о том, что даже обладание великими святынями не может спасти тех, кто предает свою веру?
Далее путь паломников лежал к знаменитой Студийской обители. Они не миновали Порфирную колонну императора Константина Великого, которая находилась в самом центре города на ипподроме. Колонна была установлена основателем Константинополя 11 мая 330 года. Надпись на ней гласила: «Христос, правитель и господин мира, Тебе я посвящаю этот город и эти скипетры, и мощь Рима. Спаситель, сохрани город от всех бед!» В древние времена колонна представляла собой пурпурный столб из египетского камня, поставленный на белом мраморном основании. Ее венчала гордая статуя императора. В правой руке Константин держал скипетр (символ власти), в левой — шар (символ мира — вселенной) с крестом; голову императора обрамляли солнечные лучи, сделанные из гвоздей, которыми был распят на Кресте Господь Иисус Христос. В самой статуе был заключен кусочек Животворящего Креста, привезенного матерью Константина святой императрицей Еленой из Иерусалима. В основании колонны находился грандиозный реликварий, где хранились христианские и римские реликвии. Константинополь, по замыслу императора, был столицей христианской империи, но в то же время наследовал мощь и величие Древнего Рима. В числе этих реликвий древние авторы называют мощи святых; крошки хлеба, которыми Христос накормил пять тысяч голодных в пустыне; кресты, на которых вместе со Спасителем были распяты два разбойника; тесло, с помощью которого Ной строил свой ковчег; палладиум, вывезенный из Трои после ее падения. Ныне от этой колонны сохранилась только часть пурпурного столба.
Колонна императора Феодосия I возвышается по сей день на вершине третьего холма Константинополя. Этот тридцатиметровый египетский гранитный обелиск, высеченный во времена фараона Тутмоса III, был привезен в столицу по приказу императора, который хотел таким образом увековечить свою победу над готами и скифами в 388 году.
Теперь в Царьграде причудливо сочетались символы былого византийского величия и мусульманского владычества. Над городом, на четвертом холме, высились гробница Мехмеда Завоевателя и мечеть. Уже почти за пределами столицы, на шестом холме, находилась древняя Студийская обитель. Завоеватели жестоко разрушили ее. Однако древний храм Святого пророка Иоанна Предтечи еще поражал своим величавым видом: эта обширная базилика не уступала по своей ширине древним базиликам Рима[239]. В церковной истории Студийский монастырь навсегда остался символом верности Православию. Древние колонны обители напомнили русским паломникам о времени игумена Феодора Студита (798–816), его Житие старец Нил неоднократно переписывал в своих сборниках.
Феодор Студит родился в Константинополе в богатой и знатной семье. Родители святого, Фотин и Феоктиста, отличались христианским благочестием. На нижнем поле листа, где излагается рассказ о родителях святого, Нил Сорский сделал пометку с переводом греческих имен на русский язык: «Фотин — свет, Феоктисти — Божие здание, Феодор — Божий дар»[240]. По мысли преподобного, эти пояснения должны были помочь русским читателям лучше понять смысл житийного текста, повествующего о том, что имена родителей и их сына точно соответствовали их жизни: «Имя же отцу бе Фотин, матере же — Феоктисти: именам же подобно и житие стяжаста». Феодор получил хорошее образование, он изучал грамматику, риторику, философию. Однако его любимыми занятиями были чтение Божественных писаний и посещение протяженных церковных служб. Время возрастания Феодора совпало с началом иконоборческой смуты при императорах Константине V и Льве IV. Иконоборцы, называя иконы идолами, запрещали их почитать, уничтожали священные изображения. После смерти Льва IV на престол взошла его супруга — императрица Ирина, принесшая мир в церковную жизнь. Ирина повелела созвать Собор, который вошел в историю как 7-й Вселенский, восстановивший почитание святых икон. Собор состоялся в Никее в сентябре — октябре 787 года. На нем присутствовало 350 человек, в том числе дядя Феодора Студита — преподобный Платон, игумен монастыря Саккудион в Вифинии.
Немногим ранее, около 780 года, родители и почти все родственники Феодора (братья Иосиф и Евфимий, а также сестра) приняли монашество. Перед тем как покинуть мир и Константинополь, они отпустили на свободу рабов и слуг, раздали имущество нуждающимся. Феодор с двумя братьями поселился в монастыре своего дяди. Преподобный Платон постриг его в монахи и стал духовником новоначального инока. «Воспитанный в мягкости и в покое», Феодор выполнял в монастыре самую тяжелую работу, которую обычно делали рабы: рубил дрова, носил воду и камни для монастырских нужд, копал землю под огороды.
Соблюдая пост, начинающий монах придерживался средней меры. Он не отказывался от пищи на продолжительное время, как иные аскеты, но и не отягощал себя яствами: «…толико плоти нужная подаваше, елико ей на оживление токмо доволно» (здесь и далее цитируется Житие Феодора Студита из сборника Нила Сорского)[241]. Впоследствии Феодор советовал ученикам не раздражать своих собратий чрезмерными аскетическими подвигами, употреблять в пищу хлеб, масло и даже «вина мало в благопотребное время», а также «прочие брашна в меру». Некоторым особо ревностным монахам, предпочитавшим ходить в любое время года босыми, он говорил, что нет вреда для души носить обувь, особенно зимой.
Видя духовный рост племянника, игумен Платон поставил его благочинным обители. Феодор начал борьбу с монашескими «стяжаниями». Прежде всего, он запретил рабский труд в обители. «Не истинные иноки», как называет их Житие, не соблюдали данный ими при постриге обет нестяжания. Они имели рабов для личных услуг, предметы роскоши. В монастырском хозяйстве также использовался рабский труд, благодаря которому торговля излишками продуктов и ремесленными изделиями приносила монахам значительный доход. Все это не согласовывалось с правилами древнего монашества, служило соблазном для мирян. Исследователи считают, что реформа, проведенная Феодором в монастыре, повлияла на жизнь и других обителей. Этот рассказ Жития наверняка привлек внимание Нила Сорского, который сам покинул Кириллов монастырь из-за стремления иноков к приобретению богатств и «стяжаний». Если в эпоху Феодора Студита (IX век) святые игумены считали, что современное им монашество отступило от предписаний древних отцов, то что говорить о времени Нила Сорского! Оно представлялось ему как величайший упадок.