– Пусть она говорит эту фразу вслух каждое утро и каждый вечер. Пусть прочувствует ее и поймет.
Наверное, этот врач был не слишком хорошим специалистом. Элен послушно повторяла фразу на протяжении многих лет, и ее отношение к вещам существенно изменилось. Однажды она поняла смысл этой фразы: конечно, удовлетворенные и счастливые вещи должны служить человеку хотя бы из благодарности. И служба их должна заключаться в том, чтобы принять в себя часть человеческой души и сохранить ее в себе. А потом, когда человек умрет, вещи должны отдать эту душу в пространство, чтобы она вновь материализовалась. Таким образом можно обрести бессмертие. Но из всего вышесказанного опять же проистекало, что вещи нужно ублажать, не обижать и всячески им служить. В общем, предложение психиатра отнюдь не вылечило Элен, но добавило к ее болезни еще один нюанс. Теперь она постоянно беседовала с каким-нибудь предметом типа пресс-папье, нудно и подробно пересказывая ему моменты своей жизни.
Если бы Элен родилась в семье дикарей-язычников, то она бы считалась чуть ли не богом. Но здесь, среди христиан и атеистов, среди образованных и не очень, но цивилизованных людей, она могла бы стать изгоем, если бы только решилась поведать о своих видениях и мыслях.
Так в полусне и фантазиях она добрела до порога своего тридцатилетия, которое ознаменовалось еще двумя подарками злокозненной судьбы: у Элен нашли хроническую форму лейкемии, и она с удивлением обнаружила, что ей не на что жить. Пока она беседовала со стенами и унитазами, родители один за другим отправились на тот свет. Отец не пережил острого отравления грибами, а мать попала под колеса грузовика, груженного мясными консервами.
Крохотного пособия по инвалидности ни на что не хватало, а скромная сумма, обнаруженная на семейном счету, таяла, как сахар в кипятке. Элен решила найти работу. Болезнь развивалась медленно, и если не считать слабости по утрам и предрасположенности к синякам, чувствовала она себя неплохо. Увидев однажды объявление о том, что в частный дом требуется горничная, Элен не раздумывала ни минуты.
Конечно же, ее приняли. Как можно было не принять такую аккуратную работницу, всей душой преданную своему делу. А то, что она была предана чистоте всей душой, мы уже знаем. Можно сказать больше: ничего другого в ее душе и не было.
Итак, она очутилась в этом загадочном доме, где не задерживались слуги. Уходили, бросали едва начатую работу. Но она продержалась полгода и надеялась, что останется работать до того самого дня, когда ее тело уже не сможет бороться с болезнью, и тогда она тихо умрет, чтобы возродиться потом при помощи придуманного ею хитрого плана. Возродиться силами благодарных предметов.
Все было бы хорошо, только дом этот казался странным, словно у него было больше глаз, чем надо. Элен знала немного домов, но в них никогда не было такой назойливости, как в этом. Стены этого дома и вещи, находившиеся в нем, не просто просили ее внимания, они требовали его, грозя карами за неповиновение. Госпожа Елизавета и та требовала меньше, хотя была придирчивой особой. Иногда, глядя в бледное лицо горничной, она говорила:
– Не убивайся ты так, Элен. Отдохни. Силы нужно копить. Если ты завтра заболеешь – лучше будет?
Легко сказать «отдохни». А как тут отдыхать, когда дом только и требует: «Работай, работай!» И Элен работала до помутнения в глазах, до сердечной боли, но прекратить работу и передохнуть она не могла.
Хлопнула входная дверь, и послышались частые шаги. В кухню заглянула Анна.
– Уехали, – отдуваясь, произнесла она. – Ну и денек.
– Они вроде хорошие люди, – заметила Элен.
– Не избалованы роскошью, потому и хорошие. Посмотрим, какими станут. Многим деньги в голову ударяли – такими самодурами становились, что только держись. А бежать куда? Бежать-то и некуда. Хозяйка, пусть земля ей будет пухом, все сделала, чтобы привязать меня к дому. Оговорила, что и флигель продать не могу, только бросить и уйти. И денег на жизнь не отписала – работай, мол, Анна, если желаешь и домом владеть, и кушать как человек. Не было покоя при ее жизни, не будет и после смерти. Подневольные мы с тобой. Хотя ты-то можешь уйти, а мне никак. Хоть бы и черти стали владельцами этого дома, а я все при них буду.
Анна лукавила. После двадцати лет безупречной службы у нее были сбережения. К тому же сын звал ее жить к себе в новый, только что отстроенный дом. Но она имела тайну, которую никому не открыла бы даже в день Страшного суда. Поэтому и убеждала теперь всех и каждого, что идти ей некуда, и она вынуждена выполнять волю покойной хозяйки.
– Мне тоже некуда идти, – простодушно ответила Элен.
Домоправительница окинула ее подозрительным взглядом:
– Это еще почему?
– А зачем куда-то идти, когда мне и здесь нравится? – ответила Элен вопросом на вопрос. – Не гонят же. Так для чего же срываться с места и что-то искать? Я ведь работаю на дом, а не на хозяев. Хозяева пусть себе меняются, лишь бы не гнали и зарплату вовремя платили.
– И то верно, – настороженно согласилась Анна, не очень-то удовлетворенная таким ответом, и внимательно всмотрелась в лицо горничной – не хитрит ли? Но, не заметив и тени лжи, успокоилась.