– Значит, говоришь, твоё яйцо крепче? – хохочет она, прикрывая лицо руками. Что-то мешает ей. И она судорожно пытается положить поверженное в бою яйцо на тарелку.

– Круче – однозначно, – бьёт он по скорлупе чайной ложкой, пряча улыбку. – Кстати, о сестре. Не хочешь познакомиться?

Альда замирает, пытаясь понять, что он только что сказал и почему ей кажется, что дистанция между ними с этими словами суживается до одной прямой линии, тонкой, как полоска бумаги.

– Ты серьёзно? – ищет в глазах шутку и не находит.

– Серьёзней не бывает. Лизе двадцать, она та ещё стерва и головомойка, но я люблю её, естественно. В детстве мы цапались, как сумасшедшие. Никак не могли поделить родительское внимание.

– А у нас наоборот, – неожиданно для самой себя признаётся, пуская его туда, куда другим заказан путь. – Мы с братом всегда ладили. Он… понимал и понимает меня лучше, чем мать и отец. Но у нас разница в возрасте – шесть лет. Может быть, поэтому.

– Поверь мне: не поэтому, – фыркает Макс, с удовольствием уплетая овсянку. Наслаждается. У него такой здоровый аппетит, что Альда и себе ковыряет в тарелке, заставляя себя поесть. Привычка. Последние два года она многое заставляет себя делать через силу, чтобы жить.

– Наверное. Мне не с чем сравнивать. Но сколько себя помню, он всё время рядом был. Банты перевязывал. Колготы подтягивал. За руку водил в школу и студию. Мы рано расстались. И я всё время жалею о тех годах, что прожила без Валеры.

Макс откладывает ложку. Смотрит на неё тревожно. Глаза у него темнеют. Нервно дёргается кадык.

– Прости…

О, Господи… он не то подумал. А она такая бестолочь – не могла выразиться по-другому.

– Нет-нет, что ты… Это ты прости, я не то брякнула. Просто он ушёл из дома. Сбежал от семьи. Счастлив и занимается любимым делом. Мы снова общаемся. Три счастливых года. Не знаю, как бы я пережила без него то, что со мной случилось.

Макс сжимает её ладонь, но Альда осторожно освобождает пальцы.

– Не надо. Не жалей. Не сочувствуй. Это не плохо, просто не хочу нырять в прошлое. Я есть сейчас. И на этом стою, как каменный идол. Вокруг могут меняться условия. Рождаться и умирать люди. Камни падать с неба могут, а я стою – и ничто меня не может сдвинуть с точки, на которую я сейчас нацелена. Уже не изменить того, что случилось, Макс, поэтому надо жить дальше.

– Если бы тебя ничего не трогало, ты бы сейчас не вырвала руку. А это значит, что можно повалить и каменного идола.

Макс смотрит ей в глаза, выжигая огненные дорожки, что идут от горла к сердцу. Это путь слёз, но Альда уже отплакала своё.

– Да, – соглашается, принимая вызов. – При желании можно и землю перевернуть, если сделать правильный рычаг. Ничто не вечно. И боль тоже. Главное – не ковырять рану. И однажды она затянется. А пока идёт заживление, надо заняться делом, которое позволит жить, а не существовать. Гореть, а не тлеть. Это простое счастье. Им можно и нужно жить каждую секунду.

Макс смотрит на неё не отрываясь. И в глазах его плещутся эмоции. Разные. Смешиваются, мешая друг другу. Там есть и сомнение, и надежда, и желание возразить чисто из упрямства. Но он молчит. И это хорошо.

– Ты поел? Нам ещё в центр. И к Грэгу.

– И так будет каждый день? – кривит он губы в усмешке, пряча глаза за шторами ресниц. Поза у него расслабленная, сытая.