Он не хочет от неё страсти. Настоящей ли, наигранной ли – не желает. Ему сейчас хватает её присутствия, дыхания, тепла. Запаха геля для душа. Она пахнет им – и это возбуждает. Потому что на ней этот запах абсолютно другой. Тоньше, наверное, глубже. А может, так кажется из-за остроты восприятия. Но он бы не стал ничего менять. Идеально. В унисон его чувствам и дыханию мира.

Тоненькая ниточка, что протянулась из бездны и даёт шанс зацепиться, не упасть, выстоять, когда боль мешает думать и действовать.

Макс отрывается от Альдиных губ, но по инерции целует её веки, виски, щёки отрывистыми жадными поцелуями. Спешит насладиться. Потому что через мгновение всё изменится.

Альда, вздохнув, открывает глаза. Всматривается в его лицо. Хочет что-то сказать, но Макс кладёт ей палец на губы. Очаровательно припухшие от поцелуя губы.

– Моя очередь принять душ, – голос его не слушается, хрипит и срывается. Да и обманывать нет смысла: он возбуждён, и она чувствует это.

– Тебе помочь раздеться? – спрашивает эта удивительная девушка и приподнимает бровь. Ни тени улыбки в её холодном лице. Почему она казалась ему страшной в ту пьяную ночь?

У неё идеальные черты лица. Тонкие, как прорисованные остро отточенным карандашом или кончиком очень точной кисти. Шедевральная лепка гениального Мастера. О гибком теле Макс старается не думать – он и так очень хорошо помнит как легко она делает упражнения, как напрягаются её мышцы. И каждый раз ему открываются новые штришки. Шрам на колене. Русая стрелочка, что ведёт вниз. Туда, где, наверное, горячо и узко у этой Ледяной принцессы. Но пока лучше не думать об этом.

– Помоги, – просит он, опираясь поудобнее о стену.

Он позволяет касаться себя. И уговаривает не шевелиться. Упрашивает свои руки не трогать её. Главное – не сорваться. Выдержать. Больше всего ему хочется, чтобы она увидела его обнажённым. Без прикрас. С побледневшей кожей. С не очень прокачанными мышцами. С культей ниже колена на левой ноге.

Альда стягивает с него футболку. Он прогибается в пояснице, поднимает руки вверх.

Альда стягивает с него треники вместе с трусами. Ткань цепляется за возбуждённый член. Он сжимает ягодицы и пытается устоять на одной ноге – так остро это касание материи о нежную плоть.

Она тут же поддерживает его, подставляя хрупкое плечо. Но он выравнивается.

– Продолжай, – просит, наблюдая за ней из-под ресниц.

Альда доводит дело до конца. Касается изуродованной ноги без содрогания. Ведёт ладонью по бедру, освобождая его от одежды. И ему вдруг становится легко. Так, что светлеет вокруг. Будто кто-то взял и включил солнце, как огромную лампу.

– Спасибо. Дальше я сам, – целует он её в махровое плечо. Поправляет на ней покрывало. Берёт костыли и шагает к душу. Несколько шагов. У неё на глазах. Он чувствует: Альда смотрит. Непроизвольно сжимаются ягодицы. Каменеют мышцы на предплечьях.

Он уже поворачивает кран, когда слышит, как тихо притворяется за Альдой дверь. Скромная тактичная девочка. Другая бы на её месте присоединилась к нему. И неизвестно, чем бы это всё закончилось. Но Альда не другая. Она…

Макс мотает головой.

«Чёрт с ним со всем, – неожиданно думает он, – протез – это не так и страшно. Я должен научиться. Как там говорила Лизхен? Как дети – без страха. Возможно, мне не хватит любопытства и любознательности. Зато хватит упорства».

Он включает попеременно то холодный, то горячий душ. Ловит лицом водные струи и улыбается. Чёрт его знает, чему. Наверное, потому что впервые за долгое время у него хорошее, нет, отличное настроение. А ещё он голоден. Жутко голоден. И съест Альду на завтрак, если она не поспешит сварить ему чёртову кашу.