– Помянем… Пусть земля ей будет пухом, – Виктор залпом выпил вино и закусил дымящейся картофелиной. – Спасибо за еду и кров, божий человек.
Закрыли заслонку, поставили сапоги на загнёт и устроились на печи, постелив свою теплую одежду. Ночь прошла тихо, в тепле и сухости. Виктору снилась башня, торчащая из воды – это был не маяк, а фортификационное, оборонительное сооружение. Внутри непрерывно бегали кучи крыс, сгрызая все, что осталось от хозяев. Виктор чуть не закричал, когда обнаружил, что он – одна из этих длиннохвостых тварей, восседающих на вершине этой башни. Потом наступила темнота и больше он ничего не видел.
Утреннее пробуждение было спокойным, тихим и солнечным. Солнце забралось в кухню с первых секунд восхода, ничем не скрытое, заглянувшее прямо из-за леса. Виктор встал – печь уже остыла. Он, потирая глаза, выбежал на улицу, чтобы справить нужду. Уже возвращаясь, моряк почувствовал, что что-то не так. Чего-то не хватало. Это чувство настолько остро проявилось в нем, что он чуть не закричал от непонимания его источника. Что заставило его так беспокоиться? Что он забыл?!
Сдавленный крик дозорного привел Смутьянова в чувство: он мигом влетел в сени, откуда донесся звук и напоролся на закрывшего лицо руками Симонова. Тот, молча, стоял в сенях, прислонившись к стене. И только посмотрев на пол, выстланный сеном, Виктор понял причину своей внутренней истерии и крика товарища. Тело исчезло. Более того, исчезло и покрывало, в котором они вынесли старушку – словно кто-то перенес её отсюда, выкрав в ночи. Ни говоря друг другу ни слова, моряки кинулись внутрь, за секунды собрали вещи, без разбора покидали в мешки и выскочили из проклятого дома – машина завелась и стартанула с места. Прочь. В пыль.
Глава тринадцатая. Зов дриад
Нет страшнее той силы, как сила непостижимого для человеческого разума. Нет ничего страшнее неизведанного. Это испытание не для нашей воли, а для изощренности ума. Темнота безвредна и в ней не скрывается ничего, кроме нашего воображения, которое рисует невероятные картины неизведанного ужаса. В этом мы слабы – слабы перед собственным разумом.
Ехали молча. В ступоре. Не отрывая взгляда от дороги, моряки сидели и смотрели перед собой, не обращая внимания на кончающийся бензин. Жуткая волна страха, от которой начинало подташнивать, вновь и вновь накатывалась на них. Виктор пришел в себя лишь тогда, когда машина заглохла на развилке с указателем. Они ещё долго сидели и молчали.
– Куда? – шкипер не отрывал свой взгляд от знака.
– Не знаю… – Вячеслав не посмотрел на товарища.
Наконец, совладав с собой, Виктор вытащил из кармана дозорного дозиметр и высунул его в окно – фон нормальный. Медленно, рывком, положил обратно и полез за картой. Они стали более нервными, дерганными, истерзанные последними событиями. По силам ли человеку бороться с надвигающимся безумием? Но они пока держались.
– Направо – Таллин. Средним ходом – час.
– Идем в город. Я устал – дозорный открыл дверь, сгреб мешок, костюм и буквально вывалился на дорогу. Шкипер устало убрал карту и начал собирать вещи, понемногу приходя в себя. Чертова мистика, так и рехнуться не долго.
Они вышли на дорогу и поплелись в сторону города. Тишина, нет даже ветра, лишь тихо и редко щелкает дозиметр. Город тоже был безмолвен – наверняка, так же пуст, как и другие. Люди либо ушли, либо забились как крысы в подвалы и тихо умерли. Мертвые не шумят.
Они пересекли улицу и надели на себя химзащиту – неизвестно, что здесь было. Виктор вооружился и указал на ближайший дом. Уже роясь в кладовке гастронома, моряк поймал себя на мысли, что ему абсолютно все равно, нравственно ли он поступает. Было абсолютно наплевать. Это – ничье, но нужное им. Границы сознания расширились до общечеловеческих масштабов: они люди, им нужна еда и вода, они возьмут то, что сделано другими людьми, потому что это больше им не нужно. Смена приоритета – дело каких-то пары недель. Нет тут больше морали, этики, другой ерунды. Все установки ссыпались как шелуха, оставшись в другой жизни, до войны. Виктору на миг стало страшно: они превращаются в зверей, варваров, дикарей.
Вячеслав собрал немного припасов, спички, изоленту и другую полезную мелочь. Шкиперу посчастливилось чуть больше: мешок сухарей, пять бутылок «Нарзана», чай и несколько консерв. Уже на выходе Виктор обратил внимание на валяющийся бумажный пакет – это были брошенные кем-то макароны, килограмма три – радости стариков не было предела. Живем!
Они прошли по опустевшему городу. Люди, скорее всего, эвакуировались, их не задело ни радиацией, ни химической атакой, потому что нигде не было тел. Некоторое время Вячеслав, сняв противогаз, покричал на латышском, но никто не вышел и не отозвался. Виктор остановил дозорного, положив руку на плече.
– Хватит, тихо.
– Чего? Может живой кто есть? – дозорный с жалостью посмотрел на шкипера.
– А ты знаешь какой он, живой этот? Я не хочу больше смертей, Слав.
Дозорный опустил голову, убрал противогаз в сумку и моряки побрели обратно к машине. Свернув через двор, они наткнулись на гаражи – одновременно подумав о бензине и запчастях, стали открывать ворота. Распахнувшись, темнота встретила их гулким эхо.