Не мудрствуя лукаво, решил проверить. Тупо выпил водки, благо на работу предстояло выйти через сутки, догнался пивком, прихватил бутылочку, наломал ивовый букетик, и поплыл на ту сторону Москвы-реки.

Надо сказать, что переплыть ее было не так-то просто. Во-первых, — ширина; во-вторых, — течение, довольно-таки неслабое, в-третьих, — снующие туда-сюда воднотранспортные средства… Нет, Николай Колчин со всеми этими проблемами, конечно же, справлялся, но справлялся во многом, благодаря некой своей ауре, или даже какой-то снисходительности Всевышнего…

Кыля не знал, кто или что его оберегает в этих заплывах, хотя, на самом деле, это было очень экстремально — не удивительно, что до сих пор никто не удосужился повторить пример «пловца на тот берег». Получалось, что бобровый ландшафт — исключительно его место! И для Кыли это было очень важно. Он за бобровый ландшафт был готов сражаться, отстаивать на этот ландшафт свое мифическое право. Он проникся…

Еще он вспомнил, что неоднократно видел сны про реку, текущую мимо его дома, будто бы она очень сильно обмелела, превратившись буквально в ручеек, который можно перепрыгнуть. Другие сны были о том, как он над рекой летает — самостоятельно, без каких-то приспособлений. Сном вполне можно было назвать и общение с бобрами, если не учитывать, что «сон» этот длился уже больше месяца. А, может, во время очередного заплыва Кыля все-таки утонул и теперь существует не в том мире, в котором родился, а в каком-то параллельном?

— Барсик, Барсик, Барсик… Пойдем домой, Барсик.

— Да, идите уже домой, чтоб вас! — прорычал Кыля себе под нос, но, возможно, достаточно громко для того, чтобы Кошатница услышала его через открытую на кухне форточку. Да — плевать. Проявит соседка недовольство, так он ей тут же в глаза выскажет все, что о ней думает.

Кыля распахнул холодильник. Необходимый в данном случае напиток присутствовал. Пусть и в початой бутылке, но все-таки наполовину полной, а не наоборот. Тем более, и стограммовая бутылочка притулилась к поллитрухе, словно подберезовичек к стволу березки.

«У кого подберезовичек — у того и праздничек!» — вспомнил он любимую поговорку Лёхи Леонидыча, достал наполовину полную, превратил ее в наполовину пустую и захрумкал соленым огурцом.

Не прошло и десяти минут, как Колчин плыл на противоположный берег Москвы-реки, зажимая в одной руке букетик ивовых веточек, в другой — тот самый «подберезовичек». Вообще-то, вода была прохладной, если не сказать больше — как-никак осень на носу. Но Кыля был закаленный, не напрасно же во время службы на заставе каждый банный день обязательно после парилки зимой нырял в прорубь, в остальное время года делал продолжительные заплывы. Его на заставе даже Моржом прозвали.

Моржи, бобры… Все лучше — чем представители дворового Зверинца. Лучше безмолвно общаться с бобром Леонидычем, чем с Глухим, таксистом и иже с ними. Как же хорошо, что Кыля обнаружил бобровый ландшафт, где хотя бы ненадолго можно абсолютно расслабиться!

Когда до берега осталось совсем немного, у Колчина вдруг заболел затылок — словно по нему палкой ударили. Давление, что ли, подскочило? Или переутомился, пока плыл. Он, конечно, устал, но не до такой степени, чтобы выпустить из рук букетик и «подберезовичек». Кыля перевернулся на спину — плывя в таком положении, сил расходовалось меньше, и он мог оставаться на воде очень долго, лишь бы не замерзнуть.

На берег выбрался немного ниже своего традиционного места — снесло течением. Прижимая руку с бутылочкой к голове и болезненно морщась, добрел до облюбованной площадки. На суше было теплее, чем в воде, но все равно прохладно. Похоже, сезон заплывов пора закрывать.

Чтобы быстрее согреться, Кыля решил, отойдя от традиции, опустошить бутылочку-подберезовичек не за три приема, а за два. Ему было как-то тревожно: может, из-за продолжавшей болеть головы, а, может, от нахлынувшего нехорошего предчувствия, что с возвращением вплавь на свой берег может и не справиться. Имелся вариант возвращения пешком — по мосту. Но, во-первых, это подразумевало огибание вплавь заборов с колючкой, а, во-вторых, идти в одних трусах по мосту, было как-то неприлично, могли и за психа принять. Нет, лучше уж собраться с силами и спокойно переплыть родную реченьку.

Напротив Колчина у самого берега из воды высунулась бобровая морда. За ней — еще одна, и еще три или четыре. Но постоянного его «собеседника» среди них не наблюдалось.

— А где Леонидыч? — нахмурился Кыля, чувствуя неладное. И тут же затылок отозвался новым уколом боли. Скривившись, он схватился за голову, и это резкое движение, видимо, испугало бобров, которые, все до единого мгновенно скрылись под водой.

— Леонидыча-то куда подевали? — крикнул он расходящимся по воде кругам.

Действительно — что могло случиться на этом безлюдном берегу с осторожным и опытным бобром? Разве что нашелся еще один пловец и прибил зубастого, воспользовавшись его доверчивостью?

Кыля вновь приложился к бутылочке, а когда пристроил ее к таким же опустошенным и поглядел на реку, которую вскоре ему предстояло переплыть, увидел нечто необычное.

На поверхности воды семь или восемь усатых бобровых морд в клиновидном порядке в довольно-таки быстром темпе удалялись от ближнего берега по направлению к Шелепихе.

— Эй! — закричал Кыля, поднимаясь на ноги. — Вы куда? Нельзя вам туда! Там же людей видимо-невидимо!