— Конечно, — он вздохнул, поворачиваясь к моему отцу. — Сынок, где твоя достопримечательность?

— Добро пожаловать, Шеймус, — вот и все, что сказал Седрик.

— Дедушка…

— Говори, когда к тебе обращаются, дитя, или все эти припадки исказили твой мозг в юности? — спросил он, еще раз напомнив мне, почему я его ненавидел.

— Они помогли мне стать главой этой гребаной семьи, так что, при всем уважении, я прошу тебя убраться с моего стула, — прошипел я сквозь зубы.

— И что ты за мужчина: позволил своему дому сгореть дотла, своей жене потерять ребенка и потерял при этом миллионы. Я аплодирую. Я преклоняюсь перед твоим величием, дитя мое, — он хихикнул, и Мелоди выступила вперед, но настала моя очередь уставиться на нее.

Это была не ее борьба.

— Мистер и миссис Каллахан, — вмешалась Мина. — Нам нужно отправляться на митинг. Сенатор… — она застыла при виде крови на ковре.

— Мы как раз собирались уходить, Мина. Ты можешь идти. — Я даже не потрудился повернуться к ней.

Когда дверь закрылась, я шагнул вперед, перегнувшись через стол.

— Моя семья и я уезжаем. Я предлагаю…

— Прекрасно, я поеду с вами, — Шеймус ухмыльнулся, снова обрывая меня. — Какой смысл так одеваться, если меня никто не увидит? — он поднялся на ноги, выпуская дым из трубки мне в лицо.

Он прошел вперед только для того, чтобы остановиться прямо рядом с Мел и подать ей руку.

— Я бы предпочла сгореть в огне, — сказала ему Мел, но он все равно взял ее за руку.

— Я не спрашивал, моя дорогая. Не нужно быть такой враждебной, мы же семья, — сказал он, провожая ее к двери. Он, как и все мужчины Каллахан, обладал обаянием, и это вызывало у меня отвращение.

— Ты назвал меня коровой. Дважды, — сказала она без эмоций.

— Я уверен, что тебя называли и похуже, — он подмигнул, и выражение лица Мел обеспокоило меня. Она не испытывала к нему ненависти.

Седрик стоял передо мной, пытаясь подобрать нужные слова. Но, как всегда, когда дело касалось Шеймуса Каллахана, слов не было. Мама поцеловала меня в щеку, когда я прислонился к столу. Один за другим они все ушли, когда вошли уборщицы.

— Лучше бы не осталось ни одного гребаного пятнышка, — я допил остатки своего бренди, прежде чем уйти.

МЕЛОДИ