— Да, пожалуйста, извините меня, — сказала я ему, поднимаясь со своего места.
Лиам встал.
— Куда ты?
— В туалет, папуля. Я сейчас вернусь. — Он был таким чертовски чрезмерно заботливым.
Поцеловав меня в щеку, он наклонился и прошептал мне на ухо:
— Ты сексуальная, когда злишься.
— Я всегда сексуальная, — прошептала я в ответ.
Он ухмыльнулся.
— И всегда злая.
Покачав головой, я отстранилась.
Было интересно находиться рядом с таким количеством политических деятелей одновременно. Все они, казалось, пришли не ради благого дела, а в надежде стать лоббистами. Каждый пытался объяснить, зачем им понадобилось финансирование для какой-то ерунды, которой они занимались на этой неделе. Почему следующий президент должен беспокоиться об этом. Все они выглядели такими чистыми во всем белом, но души их были грязными.
Войдя в фойе дома, я не могла не задаться вопросом:
Завернув за угол, я увидела, как Первая леди вошла в кабинет — мой и Лиама, — торопливо таща за собой женщину.
Я подошла к стене, как нам нравилось ее называть, — стене, которую я прострелила всего год назад и уничтожила драгоценную картину Седрика. Мы не смогли найти другую картину, чтобы закрыть стену, поэтому вместо этого установила внутренний настенный фонтан. Попасть в комнату за ней было так же просто, как вдавить незакрепленную плитку.
— Что, черт возьми, здесь происходит? — спросила я, вынуждая Адриану выпрыгнуть из рук Антонио.
Антонио выпрямился.
— Нил сказал мне следить за камерами, мэм.
— Мэм… — Адриана вздрогнула.
— Вы оба вон, сейчас же.