В отличие от безумно любившей Мао Кайхуэй Гуйюань шла за него замуж с неохотой. У красивой женщины среди множества мужчин было достаточно поклонников, и тридцатичетырехлетнего Мао она считала «староватым» и «недостойным» ее, как поведала по секрету подруге. В частности, ухаживал за ней и младший брат Мао, Цзэтань, проворный красавец. «У моего брата уже есть жена, — говорил он. — Будь лучше со мной». Однако она все же выбрала старшего Мао, поскольку, по позднейшему собственному признанию, «нуждалась в политической защите в таком окружении».

В обществе, состоящем из множества сексуально неудовлетворенных мужчин и крайне небольшого количества женщин, отношения Мао с Гуйюань сразу же вызвали массу слухов. Мао соблюдал осторожность и избегал появления на публике в обществе Гуйюань. Когда они вдвоем проходили мимо дома, где разместили раненых солдат, он просил Гуйюань идти поодаль.

К концу первого года их совместной жизни Гуйюань решила расстаться с Мао. Она призналась одной из подруг, что женитьба на Мао оказалась ошибкой и «большой жертвой» с ее стороны. Когда в январе 1929 года Мао решил покинуть бандитские земли, она безуспешно попыталась остаться. Гуйюань явно хотела бросить не только Мао; водоворот событий захлестнул ее еще подростком, и теперь ей настолько хотелось вырваться из него, что она готова была рискнуть даже тем, чтобы попасть в плен к врагам красных. Но Мао приказал взять ее с собой «любой ценой». Всю дорогу она плакала и падала с лошади, пока охранники Мао не привязали ее к седлу.

Отношения Мао с партией возобновились в апреле 1928 года, когда на его территорию прибыло в поисках убежища крупное воинское соединение красных — около тысячи человек из числа выживших наньчанских мятежников, на которых бандитский вожак положил глаз с самого начала. Их армия была разбита, поскольку русские не доставили на побережье обещанного оружия. Командовал остатками войска сорокаоднолетний офицер по имени Чжу Дэ, бывший профессиональный солдат в звании бригадира, практически ветеран среди двадцатилетних, по большей части красных солдат. В возрасте тридцати с небольшим лет он уехал в Германию, вступил в партию и отправился в Россию на обучение военному делу. Это был бодрый, энергичный человек, прирожденный солдат; он легко спускался до уровня рядовых, ел вместе с ними и шел маршем вместе с ними, нес, как и все, винтовку и скатку и был одет в обычные соломенные сандалии и бамбуковую шляпу. Его всегда можно было увидеть в первых рядах.

Мао давно мечтал обладать наньчанскими мятежными частями и, прибыв на бандитскую территорию, сразу же прислал Чжу письмо с предложением присоединиться к нему, но Чжу его отверг, как верный партиец, получив в канун нового, 1928 года соответствующее письмо из Шанхая. Из-за бестолковой тактики Москвы и чрезмерной жестокости восстание провалилось. Согласно свидетельствам современников, среди повстанцев господствовала политика «перебить всех классовых врагов до единого и сжечь их дома» и лозунги «Жги, жги, жги! Убей, убей, убей!». Любой, кто не выражал активного желания убивать и жечь, клеймился, как «цепной пес помещиков, заслуживающий смерти».

В соответствии с этой политикой люди Чжу полностью стерли с лица земли два города, Чэньчжоу и Лэйян[10]. В результате началось действительно народное восстание — уже против коммунистов. Однажды, на собрании, проводимом с целью убедить крестьян побольше жечь и убивать, крестьяне возмутились и убили самих коммунистических агитаторов. В каждой деревне, в каждом городе, где вели свою деятельность люди Чжу, вспыхивали восстания против красных. Крестьяне убивали рядовых членов партии, срывали с шеи предписанные им красные платки и повязывали белые в знак сочувствия националистам.

Натиск армии Гоминьдана усилился, и Чжу пришлось отступать, а с ним потянулись и тысячи мирных жителей — семьям активистов, вдоволь поубивавших и посжигавших, деваться было теперь некуда. Именно этого и добивались в Москве — чтобы крестьяне натворили таких поступков, после которых возврата к прежней жизни уже не будет. В партии провозглашалось: «Существует только один способ вовлечь их в революцию: использование красного террора, который заставит их творить такое, после чего путей к компромиссу с помещиками и буржуазией уже не останется». Один из жителей Лэйяна вспоминал позже: «Я подавлял [то есть убивал] контрреволюционеров, так что больше мирно жить было уже нельзя. Оставалось только идти до конца… Я собственными руками сжег собственный дом и ушел [с Чжу]».

После того как все, кто мог, ушли, заработал механизм кровавой мести, унесший еще больше жизней — в частности, жизнь молодой женщины по прозвищу Сестра Хризантема, нашедшей приют в доме матери Мао. Она вслед за Мао вступила в партию и вышла замуж за коммуниста; у них родился ребенок. Кажется, они с мужем не одобряли проведения красными массовых убийств и не принимали в них участия, но после того, как армия Чжу оставила Лэйян, ее мужа все равно казнили, а голову его выставили в деревянной клетке на городской стене. Саму же Сестру Хризантему арестовали. Она хотела отречься от коммунистических убеждений, но ей не позволили. В письме родственнику она рассказывала, что ее заставляют «переносить такие страдания, о существовании которых я не догадывалась» и что она жаждет умереть: «Я мечтаю умереть, лишь бы не продолжались эти муки… Покинуть этот мир было бы желанным облегчением. Мой бедный [ребенок], мне так больно думать о нем. У меня было столько планов о том, как воспитать его. Мне и в голову не могло прийти, что так случится… Пусть ребенок не винит меня…» Позже Сестру Хризантему казнили.

Чжу пришел к Мао как побежденный, и Мао теперь мог гордиться тем, что спас крупнейшее подразделение коммунистической армии, в то время как остальные красные базы сдавались одна за другой. Самая знаменитая коммунистическая база на южном побережье — Хайлуфынский советский район, пала в конце декабря 1928 года. За два месяца своего существования это место, прозванное «маленькой Москвой» (там имелась даже своя «Красная площадь» с воротами, скопированными с кремлевских), превратилось усилиями кровожадного местного лидера Пэн Бая[11] в место бойни. Вырезано было более 10 тысяч человек; «реакционные деревни сравнивались с землей».

Во всех этих областях убивали и жгли гораздо больше, чем это делал Мао. Мао ведь не был фанатиком. Он мог удержать своих людей от сожжения католических церквей (которые часто представляли собой лучшие строения в сельской местности) и других хороших домов, чтобы сохранить эти здания для себя. Убийства, конечно, были ему на пользу, но он смотрел, чтобы их масштаб не переходил той границы, после которой возникнет угроза более широким политическим интересам самого Мао.

К тому времени, как Чжу Дэ добрался до Мао, из Москвы стали поступать приказы прекратить «беспорядочные и бессмысленные погромы и убийства». В Шанхае распорядились убивать более адресно, как, собственно, и делал Мао. Он оказался умен и дальновиден — и благодаря этому вернулся в игру, снова попав в милость к партии, да и к Сталину. Даже непокорность Мао партийной дисциплине в данном отношении предстала преимуществом: Сталину необходим был победитель, инициативный человек, а не просто слепой исполнитель.

Способность Москвы управлять событиями в Китае, и без того поставленная под удар изменением политического курса Чан Кайши весной 1927 года, ослабела еще больше, после того как российских дипломатов поймали за руку в момент организации восстания в Кантоне (так называемая Кантонская коммуна) в декабре 1927 года. Несколько российских дипломатических миссий, включая миссию в Чанша, были закрыты, и Москва во многих местах потеряла возможность дипломатического прикрытия своих предприятий.

Когда Чжу Дэ прибыл к Мао 2 мая 1928 года, тот написал письмо в Шанхай, где потребовал вернуть ему партийный мандат, а также сформировать Чрезвычайный комитет с собой во главе. Не дожидаясь ответа, он сразу же созвал собрание для празднования союза Мао и Чжу и объявления, что отныне Мао будет комиссаром, а Чжу — командиром соединения, которое позже будет известно как «Красная армия Чжу и Мао». После этого Мао провел «партийный съезд», делегаты которого были назначены им самим, и учредил Чрезвычайный комитет с собой во главе.

Теперь Мао особенно нужен был партийный мандат. Чжу привел с собой 4 тысячи солдат — а у Мао было чуть более тысячи. Кроме того, половина людей Чжу были опытными, обстрелянными воинами. Поэтому единственным способом для Мао сохранить свою власть оставалось получение партийного мандата. Для придания себе уверенности Мао отправился встречать Чжу с пистолетом на боку — это был один из немногих случаев, когда Мао видели с оружием. Впрочем, довольно быстро он вернул пистолет охраннику. Мао верил в силу оружия, но сам не был воином.

Ожидая подтверждения своих полномочий из Шанхая, Мао стал вести себя как подобает партийцу: выполнять партийные приказы, принимать инспекторов из партии и регулярно писать длинные отчеты. До сих пор он не интересовался, сколько на его территории членов партии, и инспектору давал расплывчатые — и преувеличенные — ответы: в этом районе — «более ста», в том — «более тысячи». Начали свою работу партийные комитеты.

Кроме того, теперь Мао взялся и за передел земли (центральный пункт коммунистической программы). Раньше его это не интересовало, поскольку не имело никакого отношения к основному занятию Мао — грабежам.