Царь Иван IV (Грозный) (1530–1584) был невероятно одаренным писателем и гимнографом. До нас дошли его письма шведскому королю Густаву I Вазе, императору Фердинанду I Габсбургу, шведскому королю Юхану III, польскому королю Стефану Баторию и другие. Все эти письма являются выдающимися памятниками древнерусской словесности. Дмитрий Сергеевич Лихачев писал: «Смелый новатор, изумительный мастер языка, то гневный, то лирически приподнятый (как, например, в своем завещании 1572 г.), мастер „грубианского“ стиля, всегда принципиальный, всегда „самодержец всея Руси“, пренебрегающий всякими литературными условностями ради единой цели — убедить своего читателя, воздействовать на него — таков Грозный в своих произведениях». Единственной женщиной, с которой переписывался царь, была королева Англии Елизавета I (1533–1603). В 1562–1570 и 1582–1584 гг. ей было отправлено 11 писем. Самое известное — от 24 октября 1570 г.
Важно сказать, что происходило до и после этого послания, а что осталось за кадром и было передано королеве устно. В письме царь касается нескольких тем: проблем с английскими купцами, завышающими цену на свои товары, предложения о браке («передали с ним устно великие тайные дела, желая с тобой дружбы») и предоставления политического убежища: в самом царстве было неспокойно и из Крыма совершались регулярные набеги. Оба государя, по предложению Ивана Грозного, должны были гарантировать друг другу право на тайное убежище. Елизавета должна была помочь с мастерами, умеющим строить корабли и управлять ими, а также с получением артиллерии и снарядов. У Ивана Грозного был большой внешнеполитический план с участием Англии и Швеции, но его не выполнили. Позже в переписке королева ввела в договор особые условия, которые не понравились царю: вместо прямой военной помощи она соглашалась выступать посредником между Москвой и будущим ее врагом и то, «если зачинщик-государь своевольно, вопреки разума» откажется принять «условия мира согласно с законами всемогущего Бога». Также вместо политического убежища она снисходительно обещала прием, если «по тайному ли заговору, по внешней ли вражде» он будет «вынужден покинуть» Россию. Сама же бежать в Россию или куда-то еще не собиралась.
Письмо писалось между двух важных исторических событий. После коварного убийства своего двоюродного брата князя Владимира Старицкого, всей его семьи и захвата Старицы, царь решил поискать врагов в Великом Новгороде. По дороге он расправился со всеми «врагами народа» в Твери, Клину и Торжке (документально подтверждено убийство 1505 человек, включая митрополита Филиппа, отказавшегося благословлять поход на Новгород), а в самом Новгороде устроил настоящую резню — по разным данным, за месяц опричники убили и запытали до смерти от 2000 до 15 000 человек, включая малолетних детей. Потом в Новгороде начался жуткий голод, который довел людей до людоедства, эпидемия чумы, а царь, расправившись с небольшим количеством врагов во Пскове (игумена Псково-Печерского монастыря Корнилия он убил собственноручно[158]), отправился в Москву, искать корни «новгородского предательства».
Царь воюет с подданными, пишет письмо королеве, а в это же время войска крымского хана Девлет Гирея разоряют рязанскую землю. Разорительные походы «крымчане» совершали чуть ли не ежегодно. Нельзя сказать, что русского царя эти страшные разорения не тревожили, были и контрнаступления, но война с внутренними врагами занимала его куда больше.
В 1571 г. крымский хан с турецким войском захватил Москву и сжег ее дотла вместе с пригородами. За несколько часов огромный деревянный город и все в радиусе 45 верст превратилось в пепел. Безопасно было только в каменном Кремле.
Говоря о жертвах, историки называют разные цифры: пишут, что от 10 000 до 120 000 москвичей было убито, от 60 000 до 150 000 увели в рабство. Царь сбежал. После ухода крымчан великий государь и царь всея Руси обвинил опричников в неспособности защитить царство и казнил наиболее видных из них. Опричный двор велено было не восстанавливать, само слово «опричнина» запретить. Также царь провел ряд экономических реформ, в том числе вернул английским купцам привилегии в торговле.
Еще один адресат Грозного — выдающийся полководец, тонкий политик и яркий писатель, князь Курбский (1528–1583), которого называют первым русским диссидентом. Он происходил из смоленско-ярославской ветви Рюриковичей, участвовал во многих военных и карательных походах Ивана Грозного, отличался отчаянной храбростью, его военные подвиги вызывали восхищение даже у врагов. С младых лет Курбский был любимцем царя, входил в самый ближний круг («избранную раду»). Начиная с 1560-х гг. большая часть «рады» была царем убита или отправлена в ссылку. В 1564 г. в 36 лет князь Андрей получил сведения о предстоящей опале. Зная крутой нрав царя, князь в сопровождении 12 приближенных принял решение бежать к Великому князю литовскому и королю польскому Сигизмунду II Августу, от которого получил за это обширные владения.
После бегства из Московии князь принял участие в нескольких походах против Руси. Каких-либо громких побед или свершений не случилось.
24 октября 1570 г. Курбский написал царю письмо, в котором высказал все свои претензии к его стилю правления. Иван Васильевич ответил 5 июля 1564 г. большим и основательным письмом. Благодаря переписке с Иваном Грозным Андрей Михайлович остался самым знаменитым из князей Курбских.
Ради милосердия Бога нашего <…> мы, великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси <…> королевне Елизавете Английской, Французской, Ирландской и иных.
Некоторое время тому назад брат твой, король Эдуард, послал своих людей под предводительством Ричарда для каких-то надобностей по всем странам мира и писал ко всем королям, и князьям, и властителям, и управителям. А на наше имя ни одного слова послано не было. И те люди твоего брата, Ричард с людьми своими, неизвестно каким образом, вольно или невольно, пристали к морской пристани у нашей крепости на Двине. И тут мы, как подобает государям христианским, милостиво оказали им честь, приняли их за государевыми парадными столами, пожаловали <…> к брату твоему отпустили.
И от того твоего брата приехали к нам тот же Ричард Ричардов и Ричард Грей. Мы их также пожаловали и отпустили с честью. И после того как к нам приехал от твоего брата Ричард Ричардов, мы послали к брату твоему своего посланника Осипа Григорьевича Непею. А купцам твоего брата и всем англичанам мы дали такую свободную жалованную грамоту, какую даже из наших купцов никто не получал, а надеялись за это на великую дружбу вашего брата и вас и на услуги от всех английских людей.
В то время, когда мы послали своего посланника, брат твой Эдуард скончался, и на престол вступила сестра твоя Мария, а потом она вышла замуж за испанского короля Филиппа. И испанский король Филипп и сестра твоя Мария приняли нашего посланника с честью и к нам отпустили, а дела с ним никакого не передали. А в то время ваши английские купцы начали творить нашим купцам многие обманы и свои товары начали продавать дороже того, чего они стоят.
А после этого стало нам известно, что и сестра твоя, королевна Мария, скончалась, а испанского короля Филиппа англичане выслали из королевства, а на королевство посадили тебя. Но мы и тут не учинили твоим купцам никаких притеснений и велели им торговать по-прежнему.
А до сих пор, сколько ни приходило грамот, — хотя бы у одной была одинаковая печать! У всех грамот печати разные. Это не соответствует обычаю, принятому у государей, — таким грамотам ни в каких государствах не верят. У государей в государстве должна быть единая печать. Но мы и тут всем вашим грамотам доверяли и поступали в соответствии с этими грамотами.
И после этого ты прислала к нам по торговым делам своего посланника Антона Янкина. И мы, надеясь, что он у тебя в милости, привели его к присяге, да и другого твоего купца Ральфа Иванова — как переводчика, потому что некому было быть переводчиком в таком великом деле, и передали с ним устно великие тайные дела, желая с тобой дружбы. Тебе же следовало к нам прислать своего ближнего человека, а с ним Антона или одного Антона. И нам неизвестно, передал ли эти дела тебе Антон или нет, про Антона года полтора не было известий. А от тебя никакой ни посланник, ни посол к нам не прибывал. Мы же ради этого дела дали твоим купцам другую свою жалованную грамоту; надеясь, что эти гости пользуются твоей милостью, мы даровали им свою милость свыше прежнего.
И после этого нам стало известно, что в Ругодив приехал твой подданный, англичанин Эдуард Гудыван, с которым было много грамот, и мы велели спросить его об Антоне, но он ничего нам об Антоне не сообщил, а нашим посланникам, которые были к нему приставлены, говорил многие невежливые слова. Тогда мы велели расследовать, нет ли с ним грамот, и захватили у него многие грамоты, в которых о нашем государевом имени и нашем государстве говорится с презрением и написаны оскорбительные вести, будто в нашем царстве творятся недостойные дела. Но мы и тут отнеслись к нему милостиво — велели держать его с честью до тех пор, пока не станет известен ответ от тебя на те поручения, которые переданы с Антоном.
И после этого приехал от тебя к нам в Ругодив посланник Юрий Милдентов по торговым делам. И мы его велели спросить про Антона Янкина, был ли он у тебя и когда он должен прибыть от тебя к нам. Но посланник твой Юрий ничего нам об этом не сказал и наших посланников и Антона облаял. Тогда мы также велели его задержать, пока не получим от тебя вестей о делах, порученных Антону.
После этого нам стало известно, что к Двинской пристани прибыл от тебя посол Томас Рандольф, и мы милостиво послали к нему своего сына боярского и приказали ему быть приставом при после, а послу оказали великую честь. А приказали спросить его, нет ли с ним Антона, он же нашему сыну боярскому ничего не сказал и начал говорить о мужицких торговых делах; а Антон с ним не пришел.
Когда он приехал в наше государство, мы много раз ему указывали, чтобы он известил наших бояр о том, есть ли у него приказ от тебя о делах, о которых мы передали тебе с Антоном. Но он нелепым образом уклонился. А писал жалобы на Томаса и на Ральфа и о других торговых делах писал, а нашими государственными делами пренебрегал. Из-за этого-то твой посол и запоздал явиться к нам; а затем пришло Божье послание — моровое поветрие, и он не мог быть принят. Когда же время пришло и Божье послание — поветрие — кончилось, мы его допустили пред свои очи. Но он опять говорил нам о торговых делах. Мы высылали к нему своего боярина и наместника вологодского князя Афанасия Ивановича Вяземского, печатника своего Ивана Михайлова и дьяка Андрея Васильева и велели его спросить, если ли у него поручение по тем делам, о которых мы передавали тебе с Антоном. Он ответил, что такое поручение с ним тоже есть. А мы поэтому оказали ему великую честь, и он был принят нами наедине. Но он говорил о тех же мужицких торговых делах и лишь изредка касался того дела. А нам в то время случилось отправиться в нашу вотчину Вологду, и мы велели твоему послу Томасу ехать с собой. А там, в Вологде, мы выслали к нему своего боярина князя Афанасия Ивановича Вяземского и дьяка Петра Григорьева и велели с ним переговорить, как лучше всего устроить между нами это дело. Но посол твой Томас Рандольф все время говорил о торговом деле, и едва его убедили поговорить о тех делах. Наконец договорились об этих делах, как следует эти дела устроить, написали грамоты и привесили к ним печати. Тебе же, если тебе это было бы угодно, следовало таким же образом написать грамоты и прислать к нам послами достойных людей и с ними вместе прислать Антона Янкина. Прислать Антона мы просили потому, что хотели его расспросить, передал ли он тебе те слова, которые мы ему говорили, угодны ли тебе наши предложения и каковы твои о них намерения. И вместе с твоим послом послали своего посла Андрея Григорьевича Совина.