Агнета подняла глаза от снимка:
– Как вам сказать? И да и нет… Случалось, отец брался за ремень, но из-за этого мы не сидели неделями дома. Поболит немного задница… Однако с мамой Герта-Инге все было иначе.
– Как же? – насторожился я.
– Сама я, конечно, не видела, но от родителей слышала разное… Например, что она пьет. И к ней ходят мужчины.
– То есть? – не понял я. – Имела много поклонников?
– Может, и так, а может, и нет. Говорили, она брала с них деньги.
Мы с Арне серьезно закивали, потому что не знали, что на это ответить.
Агнета сняла очки и быстро убрала их в футляр, будто они были заразные.
– И потом, умерла она довольно странно, вы не находите?
Мы с Арне снова закивали.
– Герт-Инге был уже взрослый. Однажды утром он обнаружил ее мертвой на полу. А потом… потом Герт-Инге жил один, и моим родителям это казалось странным. Но он справился. Разбогател даже, насколько я знаю.
– Вы видели его? – спросил я. – Хоть один раз после школы?
Она задумалась.
– Говорят, он много путешествует… Нет, после школы мы не встречались. Но не так давно я слышала о нем радиопередачу. Герт-Инге организовал предприятие в Южной Африке.
Мы еще поболтали о том о сем, поблагодарили хозяйку за гостеприимство, я засунул фотографию обратно в сумку, и Агнета Мелин, урожденная Грёнберг, проводила нас к двери.
Эгон Берг проживал один в двухэтажном, побеленном известью доме неподалеку от бывшей железнодорожной станции. Когда-то здесь же раполагалось его ателье. Мы с Арне обогнули парадный вход со стороны улицы, поднялись по черной лестнице и постучали в дверь с четырехугольным окошком из травленого стекла.
Нам пришлось подождать.
– Он плохо ходит, – объяснил Арне. – Колени.
Эгон Берг оказался одного со мной роста, но худой как палка.
Он крепко пожал мне руку. Глаза глядели с любопытством из-под седых кустистых бровей. Верхние пуговицы светлой рубахи в клетку, поверх которой Эгон надел легкий зеленый жилет, были расстегнуты, так что виднелись ребра узкой грудной клетки.