– На Ближнем Востоке никогда не будет мира, – подвел он итог, выключая телевизор.
– А где он есть? – спросил я.
Старик вздохнул.
Мне предстояла еще одна полная размышлений ночь.
Хотя туман на улице не рассеялся, я открыл окно, забрался под одеяло с мобильником и выбрал номер Бодиль.
Она так и не позвонила после того вечера в Нью-Йорке. Я опасался, что не позвонит никогда.
Я вспомнил вечеринку Харриет и набрал в «Гугле» фамилию новой знакомой.
«Нэнси Роббинс, Монреаль».
Она обнаружилась и в «Твиттере», и на «Фейсбуке». Внештатный консультант сотрудников иностранных фирм. Этикет и тому подобное… Объясняла американцам, что такое Канада. Что ж, между этими странами действительно большая разница. Для многих американцев канадцы – почти инопланетяне.
Я нашел в «Гугле» ее фотографии: два портрета и снимок, сделанный на какой-то вечеринке. На нем Нэнси стояла с бокалом в руке, словно чокалась с фотографом.
Кинозвезда пятидесятых. Знают ли ее клиенты, чем она занималась в Нью-Йорке?
Мысли уводили меня все дальше. Я вспомнил последний шедевр Роджера Томпсона, который упаковал перед отъездом домой: пять желтых страничек формата А4. Героиню звали мисс Элиот – молодая англичанка, нашедшая работу в Гонконге у некоего мистера Рочестера. Фамилия неслучайна. Роджер намеренно проводил параллели с садомазохистской линией в романе «Джейн Эйр». Героиню одной его книги так и звали, Джейн Эйр. В новом рассказе мисс Элиот влюбилась в работодателя и… Я читал подобное и раньше, но с новыми героями и в новой среде старый сюжет заиграл другими красками. Мисс Элиот сама протянула мистеру Рочестеру трость…
Я уже засыпал, когда услышал шум с улицы.
Похоже, где-то стояла машина с работающим двигателем, а потом что-то лопнуло.
К тому времени я успел пригреться под одеялом, и мне понадобилось несколько минут, чтобы заставить себя надеть штаны.
Я взял рубашку и сунул ноги в тапочки Арне на деревянной подошве.
Еще на крыльце понял, что все четыре шины моей машины проколоты.
– Это ты взял мои тапки?
Я оглянулся. В дверях стоял Арне в длинном халате.
– Ничего другого не нашлось, – оправдывался я.