Памятные места. В тот раз мать привезла его в Тиволи, но, как всегда, застряла в Нюхавне, в кабаке, где громко звенела посуда и стеной стоял табачный дым. Мать пила с датчанином, толстым, потным, с сигарой во рту и татуировками на предплечьях. Мальчик испугался, спрятался за матерью, но датчанин выволок его и поставил на стол. «Прыгай!» – и он заскакал на столе, а компания смеялась. И мать тоже. «Прыгай, маленький чертенок!»

Тогда он всю ночь просидел на вонючей кухне с бутылкой лимонада.

Мать с датчанином заперлась в соседней комнате.

Ему хотелось знать, чем они там занимаются, он прислушивался.

Но они поставили пластинку, «Музыку Диксиленда». Когда датчанин закрывал дверь, у него в штанах стоял член.

Утром, когда сели на паром, у матери странно блестели глаза и руки дрожали так, что она с трудом зажгла сигарету. Лицо раскраснелось и опухло. Даже табачный дым не мог заглушить вонь изо рта.

На завтрак ему дали ростбиф с булкой, он съел его на пароме.

Дома мать сразу удалилась на кухню курить, а ему велела открыть бутылку пива со слоном на этикетке, которую купила на пристани.

Она жадно припала к горлышку и вылила в себя полбутылки.

Потом вытерла рот, но в уголках рта оставалась пена.

Посмотрела на сына:

– Почему я должна таскаться с тобой, чертенок?

Перегнулась через стол и отвесила ему две оплеухи.

Щеки горели, но обошлось без порки.

Через несколько минут челюсть ее отвисла и мать захрапела.

Бутылка покатилась по полу.

Он вытер лужу, поставил бутылку в угол…

… так… значит, журналист припарковался за «Англетером».

Он оставался в машине.

Журналист сунул кредитную карту в платежный терминал, прицепил квитанцию с внутренней стороны окна и вышел из машины, прихватив с заднего сиденья дорожную сумку и шарф.