Гетман Хмельницкий, узнав от Богуна о начатых поляками вражеских действиях и состоявшихся с ними боях, сразу же отправил в помощь корпусу Богуна другой казацкий корпус под командованием полковника Глуха. А к хану крымскому послал нарочного гонца с протестом против нагло начатой поляками войны и просьбой прислать к нему на помощь войска согласно совершенного с посланцем Нагайбеком соглашения, которое он, хан, утвердил. Хан ответил Хмельницкому, что он с войсками прийти ему на помощь готов, но по установленному порядку должен доложить об этом султану. И, получив от него резолюцию о присылке войск, он не задержится, а может быть и сам на помощь придет, если не помешают какие-нибудь чрезвычайные дела, особенно со стороны Московского царства, которое на своих границах против Крыма строит укрепления и ведет военные приготовления.

Есаул Богун, подкрепленный полковником Глухом, отправился от Краснополья вперед, преследуя поляков в их границах, и 18 июля он наткнулся на их табор возле местечка Купчицы при Вознесенском монастыре. Польские войска были под командою Польного гетмана Потоцкого. Они окопались под монастырем по самые уши. Богун пытался разными маневрами вывести поляков в поле на открытый бой, но успеха в этом не достиг, ибо держались они своих окопов, не высовывая головы. Ничего не оставалось, как предпринять формальный штурм окопов поляков. Но сметливость Богуна открыла ему более выгодный путь, и он 21 июля, разделив свой корпус на три части, приказал двум из них на рассвете приступить с двух сторон к польскому табору и делать фальшивые на него атаки, лежа на земле, а третьей части из отборных казаков подползти к монастырю и овладеть им любой ценой. Эта часть казаков, во время фальшивой стрельбы и поднятого преднамеренного крика двух остальных частей, пробилась в монастырь и овладела им очень удачно, и по сигналу к ним подошли остальные казаки и установленной на монастырских строениях артиллерией открыли огонь по польскому табору. Поляки, не имея возможности открыть ответный пушечный огонь, приступили к монастырю только с саблями и карабинами, но их встречали и опрокинули мушкетами и казацкими пиками. Отступление их назад в середину табора сопровождалось тоже пиками казаков, они погибали огромными толпами. Остальные спасались бегством через свои окопы с тем только, что при себе имели. Их обозы со всеми запасами и артиллерией остались в таборе и были богатой добычей казаков. Убитых казаков торжественно похоронили в монастыре, их насчитали 1715 человек, а поляков завалили землей в окопах и насчитали 9674 тел.

Есаул Богун, отчитываясь перед гетманом о своей славной победе над поляками, докладывал при этом, что через пойманных им «языков» и польских шпионов, евреев, узнал о больших польских силах, которые идут с Польши на город Слуцк под командованием князя Четвертинского, и что ему необходима поддержка только людьми, а артиллерии и запасов у него больше чем достаточно. Гетман отписал Богуну в своей резолюции, чтобы он в удобном месте ждал его прибытия с войсками, а сам бы не отваживался нападать на такого многочисленного врага, чтобы не быть разбитым и чтобы недруг с того не куражился, ибо, дескать, обкураженный поляк загонистей диких коней татарских. Тем временем приходили слухи к гетману, что князь Четвертинский, войдя в границы Малороссии с многочисленной польской армией, совершает этот поход по варварской системе или, как говорится, по калькам бывшего дикого завоевателя татарского Батыя, что он сжигает все села малороссийские и уничтожает жителей тамошних без всяких причин и необходимости и оставляет за собой пустыню. Гетман, спеша с главным своим войском против князя Четвертинского, встретился с Богуном в окрестностях Житомира и приказал ему, пройдя впереди польской армии, известить по селам, что он один с корпусом своим ведет разведку о вражеской армии и отходит от нее, не будучи в состоянии ей противостоять. Он и в самом деле, повернув в сторону, расположил свой табор в выгодном месте, укрепил его самым лучшим образом и ждал на себя врага. Гетман, который расположился близко, но в закрытом от Богуна месте, сообщался с ним через разъезжие команды, узнавая о движении врага. Крик людей, рев скота, что убегали в леса и другие убежища, пожары с дымами, что поднимались над селами, оповестили о приближении армии Четвертинского. Богун немедленно выслал отряд отборный конницы против польской армии и велел ей, нападая на авангард вражеский, отдаляться от него назад к своему корпусу. Такими маневрами враг был приведенный к самому табору корпуса Богуна. Поляки, поняв с первого взгляда о его малочисленности, без дальнейшего обдумывания немедленно напали на табор со всех сторон, откуда только могли. Началась с обеих сторон стрельба из пушек и мушкетов, и дым, который от этого поднялся, занял большое пространство и накрыл сражающихся. Гетман этого только и ждал, он выступил со всеми своими силами с закрытого места и ударил с тыла и во фланг врагу, поставив его между двух огней. Враг, поворачиваясь назад для обороны, конечно же, был в замешательстве, оттого и потерял боевой порядок. Богун, не спуская глаз с противника и заметив разлад, немедленно выпустил из табора свою пехоту с пиками и ударил на смешавшуюся пехоту врага, не давая ей опомниться и перестроиться. Со стороны гетмана сделано то же самое. И враг, сбившись в кучи, без всякого порядка отступал сам не зная куда. Польская конница, почувствовав невозможность защитить пехоту, пустилась открыто в бегство, а конница казаков бросилась ее гнать. Поражение врага было полным и очень губительным. Пехота, видя себя лишенной конницы и главных начальников, начала сдаваться в плен, кидая мушкеты, стоя на коленях просила пощады во имя наисвятейшей панны Марии. При таком имени убийство немедленно было прекращено, и все затихло, остатки польской пехоты были объявлены пленными, всего 7346 человек, в том числе 32 офицера, конница привела еще 13 человек пленных офицеров, взятых при погоне. Поляков убито и похоронено 17 139 человек. Состоялась эта битва 13 сентября, в среду, в ней казаков было убито со старшинами 2173 человека. Все польские обозы с запасами и вся их артиллерия с 63 пушками достались как добыча казакам. А польских пленных Хмельницкий отослал в подарок крымскому хану для выкупа и получил от него сообщение, что он с войсками прибудет на помощь Хмельницкому будущей весной.

Гетман, одержав такую славную победу над поляками, не был ею утешен, поскольку его окружали толпами семьи казаков и всех других жителей Малороссии, собравшиеся с многочисленных селений, сожженных и разрушенных Четвертинским, и доводили его до слез. Они просили его о помощи, а он не знал, чем такому количеству людей помочь, тем более что приближалась зима. И все же, обеспечив их продуктами питания, захваченными у поляков лошадьми и волами, а самых бедных еще и деньгами, велел им идти на зимовку в селения Гадяцкого и Полтавского полков, а весной селиться по рекам Суле, Пслу и Ворскле на малороссийских, так называемых Булавинских, землях, о наделении которыми гетман дал в те полки приказ. Эти выходцы, поселившись в тех местах, заложили основы трех слободских полков – Сумского, Ахтырского и Харьковского, и были те полки с другими такими же полками под бессменным командованием гетманов и правительства Малороссии со всеми правами и привилегиями аж до времен гетмана Самойловича.

Король польский, получив извещение о поражении польской армии, которая была под командованием князя Четвертинского и состояла из самых лучших польских сил, повелел по всему королевству готовиться к повторному наступлению на Малороссию. Между тем как в польских провинциях все было в движении и каждый, кто был назначен в поход, вооружался, король потребовал особый корпус немецких войск от Маркграфа Бранденбургского, который считался в польской Пруссии польским вассалом. Маркграф прислал корпус свой под командой генерала Донгофа. От герцога курляндского король также требовал корпус войск для оказания ему помощи. Но, поскольку герцогство, в соответствии со своими законами, не обязано давать свои войска за пределы государства, то король и Речь Посполита, вежливо прося герцога, обязались письменно не считать это за обязанность, а только как добрую волю, совершенную по просьбе Польши и преданности к ней курляндцев.

Гетман со своей стороны также занимался приготовлением к обороне. Он, пополнив свои полки на место выбывших новыми воинами, укрепил приграничные города сильными гарнизонами из милиции и достаточной артиллерией со всеми запасами, имел при себе готового войска 73 тысячи человек, которые были размещены по квартирам от Днестра до реки Припять.

С первых чисел марта 1651 года все войска польские и казацкие были в движении и друг за другом следили. По информации, польский король двигался походом со своей армией к реке Стир, куда и другие его войска подтягивались. Казацкие войска своими корпусами направлялись в ту же сторону. Крымский хан с 20 тысячами своей армии двигался вверх по Днестру и встретился с армией Хмельницкого за день пути к реке Стир. Встреча хана с Хмельницким была примечательной и, по признанию знатоков, не сулила ничего хорошего. Хан принял Хмельницкого с наигранной вежливостью, требовал от него клятв на подтверждение обещаний, сказанных Нагайбеку относительно царства Астраханского, и не сводил с него глаз, наблюдая за выражением лица гетмана. Хмельницкий, выкручиваясь из того лабиринта, отвечал хану всегда двузначно и неопределенно и обещал в дальнейшем более основательно над тем подумать. Прощание было довольно холодным и таким же не обнадеживающим. Однако выбрали они табор обоих войск, казацкого и татарского, и расположили его над рекою Стиром между болот при городке Берестечке, где гетман обустроил свои обозы вагенбургом (полевое укрепление) и укрепил его окопами с артиллерией, а хан поставил свои вьюки отдельно от вагенбурга, сзади своих войск и построил их фалангой.

От передовых казацких войск пришла весть, что польская армия, своевременно переправившись через реку Стир, идет вдоль этой реки до Берестечка и насчитывает около 300 тысяч человек. 11 мая она стала на виду казацкой и татарской армии и представляла собой ужасное зрелище блеском своим и стоном земли от многолюдства, особенно от многочисленной конницы. Гетман расположил свою армию на правом фланге татарской, пехоту умножил спешенной конницей и поставили ее в середине грубой фалангой с артиллерией на фасах и в центре, прикрыв правый ее фланг своей конницей. Битва началась в 9 часов утра страшной стрельбой пушек и мушкетов с обеих сторон. Поляки, имея в центре своей армии прусские и курляндские войска, заняли все пространство перед казацкой и татарской армиями своими войсками, имея намерение окружить их со всех сторон, но болотистая местность этого не позволила. Казацкая пехота после первых выстрелов ударила пиками и опрокинула пехоту немецкую, смешав ее, погнавши в середину польской армии. Но в этот самый момент татарская армия, которая прикрывала левый казацкий фланг, занимая самые выгодные высоты, покинула свои позиции и пропустила поляков, что позволило им атаковать казацкую пехоту с фланга и тыла, так что она стала с трех сторон окружена и стеснена. Гетман, заметив отступление татар, повел часть своей конницы на их место сзади пехоты, но туда пробиться уже не смог. Поэтому он с командой охраны, отделившись от армии, поскакал в другую сторону искать татар, чтоб просить хана вернуться на свое место. Конница казаков, увидя, что гетман отдаляется от армии, повернула следом за ним, а пехота осталось окруженная со всех сторон. Она, будучи бита и оставленная на окончательную гибель, решила пробиваться к болоту и там ждать окончательной своей судьбы. Немцы кричали ей сдаваться, поляки также предлагали сдачу в плен, но казаки отвечали, что лучше умереть со славой, чем жить опозоренным. Сомкнувшись теснее, рукопашным боем, пиками и саблями пробилась в густые лозы, что росли вокруг болота, и там укрепилась. Поляки, считая, что та пехота уже в их руках и они всегда ее могут забрать в плен или перебить всех до одного, оставили ее в лозах до утра, поскольку солнце было уже на заходе. А все обозы казацкие, чтобы были в вагенбурге со всеми запасами, особенно с большим числом верховых и вьючных коней, и вся артиллерия, достались в руки польской армии.

В то время как поляки праздновали победу в казацком таборе и тешились его запасами, казаки, что засели в лозах, непрерывно думали о своем освобождении и оправдали собой ту пословицу народную, что нужда обостряет ум человека. Дождавшись ночной темноты, разложили они свои пики по болоту по 5 штук вместе и в полторы четверти один от другого, а концами вровень друг к другу, и по тем копьям, лежа на них, катился каждый казак с бока на бок к другому краю болота, и таким образом прокатились все они через болото на твердую землю, а последние из них вытащили и все копья. Не останавливаясь долго на твердой земле, пошли они искать свою конницу и гетмана, и около полудня нашли их, когда те пасли своих лошадей и безутешно горевали, что пропала их пехота. И что это было у всех за счастье и радость несказанная, когда они увидели друг друга! Сделавшие для пехоты короткий отдых, угощали конные казаки пехотинцев стеблями катрана вместо обычного обеда, потому что ничего другого из продуктов, кроме травы, не имели, а после такого угощения отправились они к Каменец-Подольскому.

Гетман рассказал при этом урядникам своим историю с ханом татарским, что когда перенял он хана за болотами после отступления его с поля битвы, то умолял убедительно, предлагая все свои, какие только имел, богатства, лишь бы он вернулся на поле боя и помог защитить оставленные в опасности казацкие войска. Но тот, назвавши гетмана христианским гяуром, ответил со злобой и лютостью, что на границах с Буковиной он виделся с судьей Гуляницким, и тот рассказал ему о переписке и переговорах гетмана о союзе и протекции с московским царем. И что он, гетман, скорее сделает мир злосчастным, чем счастливым, но хан никогда таких союзов и протекций не допустит, приведет со всех сторон на землю Малороссии свои войска и войска турецкие, польские, и сейчас делает тому начало, если только гетман не примет турецкой и его стороны против Москвы. Гетман как ни выкручивался, что ему в нынешнюю военную пору и будучи в таком критическом состоянии никак нельзя пускаться на новые такие важные поступки, а надо подумать об этом во время мира, однако хан ничего этого не принял во внимание и расстался с ним с прежними угрозами. А гетман потом узнал, что избежавший смерти судья Гуляницкий из Молдавии перебрался в Польшу, а оттуда посланный был от короля и сенатора Лянцкоронского на Буковину встретить хана с большими для него подарками и значительными суммами, которые хану и поднесли, и все тайны Хмельницкого тогда Гуляницкий и раскрыл. Приближаясь к своим границам, хан захватил в плен многих малороссиян, которые думали, что он их союзник, и поэтому считали себя в безопасности. Казаков запорожских тоже много ушло от гетмана, оправдываясь необходимостью обороны своих зимовников от татарского нападения.

Король польский, воодушевленный предательством хана и одержанной таким образом великой победы над казаками, разделил свою огромную армию на две части, и одну из них под командой князя Четвертинского отправил для захвата Киева, куда король намеревался прибыть со штатом своим и армией на зимовку, а другая часть во главе с самим королем отправилась на Волынь и к Каменец-Подольскому. Хмельницкий, потерявший под Берестечком около 20 тысяч своего войска, не утратил при этом мужества и за короткое время пополнил свою армию из городских гарнизонов и милиции, вооружив их запасной амуницией из арсеналов Чигиринского и Черкасского полков, и выступил с ней против армии Четвертинского. Гетман застал ее возле местечка Фастова, где она отдыхала в полной безопасности, ибо поляки из-за своего легкомыслия и гордости думали о Хмельницком и казаках, что они где-то прячутся на удаленных границах, не смея им показаться, и, конечно, уже мечтали, как будут праздновать с королем в Киеве и наслаждаться тамошними роскошью и услугами киевлянок.

Гетман, подойдя к армии польской на рассвете, спрятал значительную часть своей пехоты в садах и огородах Фастова, обнесенных рвами, которые служили пехоте казацкой хорошими окопами, а всем остальным войском атаковал польский табор, устроив сильнейшую пальбу из пушек и мушкетов и двинувшись вперед не останавливаясь. Поляки, будучи полуголыми, хватались за оружие, но уже построиться как следует не могли, а, сбежавшись толпами, направились к огородам и садам, чтобы там построиться и двинуться вперед. Но казацкая пехота, находящаяся там в засаде, подпустив поляков на близкое расстояние, сделала по ним очень удачный и сильный залп из мушкетов, повалив их на землю тысячи. Остальные попытались возвратиться в табор, но были встречены всеми казацкими войсками, потерпев еще одно поражение. Конницу польскую, что садилась на лошадей и строилась в линию, тогда же перемешала выстрелами и пиками казацкая конница, и она начала бежать вслед за князем Четвертинским и его штатом, что побежали первыми и почти что в одних подштанниках.

Итак, армия Четвертинского была разбита и разогнана в полном беспорядке. Войска курляндские, что были с поляками, спрятались в местечке и прислали от себя депутатами своих офицеров, предлагая сдачу в плен и умоляя пощады. Гетман, разоружив их, отпустил домой с условием и под присягой не возвращаться к королю и не участвовать во вражеских действиях в дальнейшем против казаков под угрозой наказания отступников виселицей. Табор польский со всеми запасами и артиллерией, богатой ставкой Четвертинского и других вельмож польских, достались казакам как добыча и компенсировали их потери под Берестечком. Убитых поляков похоронено на месте 12 972 тел, а взято в плен курляндцев и отпущено домой 3215 человек. Состоялась эта битва 27 августа, в четверг.

Возле Фастова узнал гетман Хмельницкий, что князь Радзивилл с литовскими войсками, пробираясь на помощь Четвертинскому по правому берегу Днепра, разрушил много сел и сам город Киев, что был без обороны, ограбил. Услышав о поражении Четвертинского, повернул назад в Литву со значительными награбленными богатствами. Получив это извещение, Хмельницкий немедленно бросился с легкой конницей преследовать Радзивилла и, обойдя его ночью, сделал засаду возле Маслова Ставища. И как только тот с корпусом, идя беззаботно, поравнялся с Хмельницким, то гетман, напав сбоку, разбил войска Радзивилла полностью и вернул все награбленное с лихвой, получив весь его обоз со всеми запасами и его собственной казной. Возвращаясь из Маслова, Хмельницкий разбил еще несколько сильных польских отрядов под Белой Церковью, которые были направлены от армии королевской искать и помочь Четвертинскому, но наткнулись на Хмельницкого, ставши жертвой его храбрости.

Король со своей армией, которая насчитывала более 150 тысяч человек, пройдя от Берестечка на Подолье, взял в осаду тамошний город Камянец. Гарнизон, который был в крепости под командованием полковника Глуха, отбивал атаки врага в течение 9 недель. Но, наконец, из-за своей малочисленности и в связи с тем, что иссякли продовольственные запасы, 29 сентября он сдался королю, и в его числе 312 человек отправлены как военнопленные на Жмудь.

Король зимовал в Камянце и в его окрестностях. Гетман, имея при себе войско в 60 тысяч человек с полным вооружением, в 1652 году выступил с ним против королевской армии и нашел ее возле местечка Жванец. Армия короля расположилась просторно и роскошно, то есть с неуважением относительно врага и в надежде на свою численность. Хмельницкий в первый день своего наблюдения за королевской армией рекогносцировал ее и вокруг малой, но отборный конницей и легкими с обеих сторон перестрелками. Во вторник, 29 апреля, на самой заре гетман начал атаку польской армии со стороны местечка, имея с собой только конницу с малым числом легкой пехоты и артиллерии. Основные силы пехоты он разместил среди ночи по садам и огородам со стороны Хотина и Каменец-Подольского. После первых выстрелов из пушек польская армия выстроилась против атакующих казацких войск и поставила здесь лучшую прусскую пехоту с артиллерией. Гетман, отвлекая эту пехоту и весь правый фланг врага своими маятниковыми наездами конницей, дал знак пехоте своей, находящейся в засаде, и она, выйдя неожиданно, ударила в тыл правого вражеского фланга – сделав первый выстрел, атаковала его пиками. Пехота прусская, поворачиваясь к обороне, показала своей тыл казацкой коннице, легкая пехота, которая выступала за ней, напала тоже с пиками на пруссаков, и они, будучи атакованными с обеих сторон, перемешались беспорядочно и подались в середину своей армии. Казацкая пехота, преследуя их, не давала им набивать мушкеты и построиться, а поражала своими пиками врага, обороняющегося штыками. Гетман, присоединившись к своей пехоте с обоих ее флангов, изменил тем самым всю картину боя, захватив всю артиллерию правого вражеского фаса. Противник начал было перестраиваться, восстанавливая свой фронт против фронта казацкого, но Хмельницкий в то самое время атаковал его всеми своими силами и разорвал на две части. Одна часть почти со всей конницей под командованием самого короля начала отступать к Камянцу, и Хмельницкий приказал войскам против нее делать только вид наступающих, а вторая часть с пехотой прусской направилась в сторону Могилева, и ее гетман атаковал со всей жестокостью. Она, не имея у себя артиллерии, скоро начала сдаваться в плен, была обезоружена, окружена кордоном из казаков и отправлена в город Корсунь на досмотр. В плен было взято 11 313 человек, среди них два генерала – Донгоф и Осолинский, которых гетман держал при себе с почестями и вернул им все их экипажи и пожитки. Весь же табор с обозами и артиллерией достался казакам. Но из него королевские экипажи и палатки с людьми и всем, что было королевским, отправлены вслед за королем под охраной казацкого конвоя, который королем был одарен с публичным признанием перед своими войсками, «что грубые казаки вежливее и великодушнее от нас, прославленных образованиями, и я им уже второй раз обязан жизнью на срам нашей чести».

На другой день после битвы Хмельницкий со всем своим войском выступил вслед за королем до Каменец-Подольского. Но на пути встретили его сенатор Лянцкоронский и генералы Потоцкий и Собиевский, предлагая мир от короля, который присягой утверждал Зборовский трактат в полном его объеме. В доказательство этого, пока от чинов и Речи Посполитой придет формальное утверждение мира и король его ратифицирует, остаются у гетмана заложниками прибывшие три урядника и четвертый с ними генерал Осолинский, находящийся у гетмана в плену. Остальных же плененных урядников и всех рядовых просил король отпустить домой. Гетман на все согласился, выполнил просьбу и отпустил пленных, вернув при этом прусским войскам шпаги и все оружие с необходимыми обозами и дорожными запасами. В свою очередь и казаки, находившиеся в плену у поляков, были возвращены на свою родину. Ратификация, подписанная 27 сентября, получена Хмельницким 11 октября, по всей Малороссии была опубликована с торжественными молебнами по всем селам и церквам. Войска гетман распустил по своим квартирам, и все было приведено в мирное состояние. Польских заложников объявили свободными, они были гетманом с почетом и подарками отпущены домой, обеспечены на дорогу всем необходимым. Но один из них, сенатор Лянцкоронский, имея тайные от короля инструкции, остался жить в Чигирине частным образом до дальнейших указаний короля.

В ноябре 1652 года прибыли к гетману в Чигирин посланцы турецкие Нураддин Ага с эфендием Оглы-Селимом и крымский мурза Нагайбек с сопровождением, а к ним присоединился и польский сенатор Лянцкоронский. Они все вместе огласили волю своих Дворов и данные им полномочия и наказы уговорить гетмана вместе воевать с их державами против Московского царства и отобрать у него на пользу хана Астраханское царство. Хан лично писал при этом гетману, что установленные им против интересов хана тайные сношения с московским царем и все обиды он с охотой прощает и готов забыть навечно при первом согласии гетмана в ходе встречи. А что касается взятых им нынешним летом малороссийских пленных числом до 3000, то он их немедленно возвращает к своим очагам, он их рассматривает как заложников выполнения обещаний, взятых на себя гетманом. Хмельницкий, используя все свое искусство в политике и все красноречие, доказывал, что нет никакой возможности ему вступать в новую войну, понеся большие потери в предыдущих. Посланцы, ни на что не обращая внимания, требовали от гетмана лаконичного ответа: да или нет, вступает ли он с ними в союз или провозглашает себя их врагом, и что они имеют от Дворов своих повеление на случай несогласия гетмана положить ему на стол меч и лук, что означает войну. Гетман просил считать его нейтральным, и в этом состоянии он обязуется помогать им тайно деньгами, лошадьми, оборудованием и другим военным имуществом, что значит на войне немаловажным. Но и это предложение гетмана было отброшено, посланцы настаивали выставить свою армию против Москвы. Гетман, наконец, после долгих переговоров сказал, что он надеется на рассудительность самих послов, благодаря чему они поймут и признают невозможным ему сейчас вступать в новую наступательную войну, не укомплектовав свои войска, которые понесли большие потери и не приобрели необходимых военных знаний. А без этого легко принести только вред союзникам вместо ожидаемой помощи, и однажды испорченное обычно бывает тяжелее наладить, чем сделать заново. Послы, согласившись в конце концов на такие важные резоны гетмана, дали ему 10 месяцев на поправку армии и, одаренные щедро гетманом, разъехались. А хан вслед за этим вернул малороссийских пленных домой.

Гетман, покончив с послами, сразу же тайно направил в Москву Генерального судью Якова Гонзевского и через него письмо к царю Алексею Михайловичу следующего содержания: «Неоднократно и разнообразно давал я знать Вашему величеству о намерениях султана Турецкого и хана Крымского вместе с польским королем объявить вам войну за Астраханское царство и другие претензии, и что они меня к этому приглашают против моей воли и желания, и я отказывался от их предложений до сих пор под разными предлогами, особенно постоянными войнами, которые я вел с поляками. Но теперь, когда эти войны я закончил Зборовским трактатом, то присланные от всех тех держав специальные посланцы настоятельно требовали от меня воевать вместе с их державами с Вашим царством. В противном же случае они объявят мне войну и введут в Малороссию три свои армии. Я сколько ни отказывался крайней своей невозможностью, что требуется немало времени на улучшение разрушенного и оголодавшего, однако они ко всему этому остались глухими и всерьез не берут, подозревая меня в склонности и преданности Вашему величеству и народу Вашему, о чем их проинформировал предатель, который от меня направлялся в Москву, но потом за преступление был присужден к смертной казни. Это судья Гуляницкий, избежавший казни, прячется в Крыму и Польше. Насилу я смог уговорить посланцев с большим для меня пожертвованием, согласившись на 10 месяцев отсрочки для приведения армии моей к надлежащему порядку, а все другие мои просьбы, даже об обычном нейтралитете, остались напрасными. Итак, остается теперь судить о тех делах Вашему величеству и выбирать способы им противостоять самые подходящие и самые надежные, и призываю все клятвы на душу мою, что про войну с Вами и Вашим царством и думать мне несносно. Я отдаю вечной анафеме и божьему суду всякого, который мыслит, как неприятель, по отношению к единоверцам и однородцам, последних остатков в греческой церкви благочестия и древнего апостольского православия, угнетаемого и унижаемого во всем мире магометанством и папством. Но если, Ваше величество, и теперь Вы откажетесь опередить недругов, и допустить их войти в Малороссию со своими армиями, и приневолить меня идти с войсками моими войной на Ваше царство, то извините меня и не осудите, что стану поневоле неприятелем, и на такой случай клянусь перед Богом и целым миром, что буду не повинен в крови единоверных христиан, пролитой за интересы неверных народов. Для отвращения этого зла или, по крайней мере, ради его уменьшения есть надежный способ, то есть объявить полякам войну и ввести сейчас в их земли две армии или два добрых корпуса, один – в Белоруссию и Смоленск, а другой – в Литву. Поляки вынуждены будут оттянуть туда все свои силы, а турецкие и татарские войска я с божьей помощью надеюсь удержать в их границах, придерживаясь оборонной тактики. Если же войска Вашего величества будут счастливы в успехах, так и я в дальнейшем могу принять участие в наступлении. Но все эти положения необходимо утвердить соглашениями и присягами, чтобы не думалось о предательстве, а я всю свою душу открыл перед Вами и свидетель тому бог, что говорю сущую правду».

В ответ на письмо Хмельницкого царь Алексей Михайлович прислал к нему боярина Василия Бутурлина, своего советника, и с ним двух думных бояр, и через них устно и в письме царь сообщал Хмельницкому: «Высокочтимому и славному малороссийскому и казацкому гетману Зиновию Михайловичу Хмельницкому наше царское уважительное слово. Известием Вашим о вражеских помыслах соседних держав и добрыми против них советами мы очень довольны и благодарны вам, предостойный гетман. А войска наши давно стоят на границах своих в хорошем состоянии и благонадежности, но выступить им за границу без доброго приятеля и надежного помощника сомнительно. А если бы ты, гетманушка, соизволил с нами объединиться, то все сомнения были бы отброшены, и мы поручили бы Вам всю свою армию, как человеку разумному и славному воину. А то, что ты пишешь о соглашениях и обязательствах, то мы готовы все исполнить верою и правдою, как закон христианский и совесть повелевают. Однако чтобы в дальнейшем не было разномыслия и колебаний с обеих сторон, то хорошо бы объединиться и укрепиться нам на вечные времена, как единоверным и единокровным, чтоб враги наши не насмехались над нами. А соглашение об этом и давние права малороссийские и казацкие, которые мы за ними укрепим и подпишем за себя и наших наследников, то не будут они нарушены вечно. А что ты предложишь нашим боярам и своими думными людьми для лучшего устройства общих интересов, мы на то будем согласны. И как только соглашение утвердим, то и войска направим на неприятеля немедленно, а между собой воевать нас, храни нас Господь, сам дьявол может на то уговорить, а нам православным и мыслить о таком злом деле, честное слово, грешно. А дума наша есть и будет, чтобы защитить и сберечь народ православный от врагов и мстителей, чего мы и от вас желаем. И видит бог, что в правде и истине и под святою порукой объединиться вечно с Вами и народом Вашим желаем, и Вам о том с уважением пишем».