Гетман Хмельницкий, получив через своих комиссаров мирные статьи, сразу же очистил все польские города и села, занятые казацкими войсками, в соответствии с установленными трактатом границами, и все войска распустил по квартирам и очагам, а сам направился со своим штатом и гвардией в Киев, чтоб принести богу благодарственные молитвы за принесенные победы и восстановление мира и народного покоя. В город он вступил 1 октября с триумфом, при пушечной стрельбе с валов и церковных звонах. Народ встречал гетмана с проявлением к нему искренней благодарности и полной удовлетворенности. После совершения молебна во всех киевских церквах и монастырях гетман распорядился сделать то же самое и по всей Малороссии. Поживши в Киеве две недели, Хмельницкий отправился в Чигирин. Зборовский трактат после его ратификации королем Яном Казимиром 8 марта 1650 года был опубликован по всей Малороссии и записан повсеместно в судебные и правительственные книги с подписями Генерального есаула Многогрешного, Брацлавского полковника Нечая и секретаря Виговского.

В мае 1650 года прибыли к гетману Хмельницкому в Чигирин иностранные посланники от своих господарей с приветствием его в гетманском достоинстве, закрепленном значительными воинскими достижениями и Зборовским трактатом, признавшим русский народ свободным и ни от кого, кроме самого себя, не зависимым. Теми послами были: от султана турецкого Осман Ага с Силистрийским пашою Узук Амием и многими важными турками; от царя Московского – советник его, князь Василий Бутурлин, со многими боярами и, наконец, от короля польского и Речи Посполитой канцлер, князь Любомирский с воеводой Киселем и многими другими. Послы турецкие поднесли гетману от их императора булаву в драгоценных камнях и жемчуге, дорогую булатную саблю и дулейман, похожий на мантию с горностаевыми вставками и сорок мешков серебряных турецких левов в подарок войску, и все те подарки были в бумажных мешках и чехлах, покрытых шелком с золотыми и серебряными цветами. Послами московскими поднесены подарки из дорогих соболиных и других мехов, парчи и другой материи. Имущество, присланное для войска, было упаковано в бочки, завернутые в рогожу. От стороны польской поднесены дорогие сукна и несколько десятков дорогих ретязей (вышивок) и ковров, а имущество для войска завернуто в дорогие ковры.

Послы те были на аудиенции у гетмана. После обычных поздравлений и приветствий каждый из них предлагал от своих господарей и народов дружбу свою и союз с ним, гетманом, и русским народом, а для вечного их сохранения уговаривали гетмана с народом к себе в протекцию на условиях, которые общими соглашениями будут установлены. Причем первым их пунктом будет утверждение наследственного гетманства в потомстве и фамилии его, Хмельницкого. На это гетман решительно сказал посланцам: «Союз и дружбу я готов поддерживать со всеми народами и никогда ими пренебрегать не буду, как божественным дарам, пристойным всему человечеству. Выбирать же народом протекцию, если она ему понадобится, зависит исключительно от его доброй воли, общего совета и решения. А вот наследственное владение народом своим моей фамилией в качестве гетманов я решительно отвергаю и того вечно буду избегать, как противного правам и обычаям народным, в соответствии с которым гетманы должны избираться между всеми урядниками и самым гетманом. И я, восстановивший эти права с большими жертвами воинов от них же избранный и кровью своей права скрепивших, стыжусь даже подумать, чтобы их нарушать».

Гетман вскоре по прибытии иностранных посланцев приказал всем правительствам и городам Малороссии, чтобы от чинов и народа прибыли к нему в Чигирин на Генеральный сейм все депутаты, избранные по примеру ранее посланных в Варшаву на вольный сейм, кроме этого, повелел от каждого полка прислать по три депутата чиновных и по четыре из казаков. Этим собранным депутатам и всем чинам Малороссии гетман огласил грамоты иностранных дворов, их подарки и имущество, а также приглашение под свою протекцию. Чины и народ Малороссии, побывав 268 лет в единстве с Польшей, испробовали и слишком насытились тамошними вольностями и своеволием, то есть и доброго, и плохого опыта, испытали на себе властолюбие тамошних чиновников. Поэтому первым было их несогласие на всякую иностранную протекцию и зависимость, а тем более видеть у себя наследственное гетманство, обещанное Хмельницкому иностранными посланцами от их господарей. Гетман с клятвой вынужден был переубеждать их, что «предложенное ему наследственное правление отброшено им и на него он никогда не согласится, как на самый опасный камень, на который все, падая, разобьются и встать не смогут, и что он больше их знает, как состарившийся в политических делах, какое должно быть правление народа российского. А что касается протекций, то она нам не только полезна, но почти неизбежна, и всякий разумный человек или опытный политик с первого взгляда заметит, что само положение нашей земли открыто со всех сторон и неудобно для укрепления, что делает ее полем неведомой игры и слепых случаев. Если же вас соблазнили и добавили гордости многочисленные и великие наши победы над врагами и завоеванная тем самым почти всемирная слава, то знайте, друзья и братья, что это сработал больше народный энтузиазм, вызванный чрезвычайной польской жестокостью и крайним народным надрывом. И сколько при этом добыли мы славы, столько же добавили и завистников, которые при всяком удобном случае, а иногда и специально, ради собственной безопасности и осторожности, не упустят случая засеять в нас плевелы или возьмут нас на испытание и будут нас испытывать, как врачи испытывают своих больных, щупая пульс. И, наверное, не всегда будем такими, какие мы были и есть, то есть непобедимыми, чего ни один народ себе присвоить не осмелится, не отбросив провидения божьего… того укрепляет и подносит, а другого расслабляет и бросает вниз, в зависимости от чести и заслуг народных, а самым приметным в поражениях есть гордыня и самоуверенность народов».

Чины и депутаты, успокоенные и взволнованные речью Хмельницкого, начали рассуждать о протекции и выбирать ее между государствами, которые прислали своих посланцев. Польскую с первого же раза единодушно отбросили, об остальных мысли разошлись, но ни по оной не находили согласия. Старшие казаки вместе с гетманом соглашались на московское предложение, как от народа единоверного и единоплеменного, но молодые им противились, доказывая через своего сторонника и оратора Генерального есаула Богуна, что «в московском народе господствует лютое рабство и невольничество, что в нем, кроме божьего и царского, ничего собственного нет и быть не может, люди созданы как будто бы для того, чтобы они ничего не имели, а только рабствовали. Даже вельможи и московские бояре свой титул обычно обозначают, как царские рабы и в своих просьбах всегда пишут, что бьют ему челом. Что же касается простого народа, то все они считаются крепостными, как будто не от одного народа рожденные, а купленные из числа пленных или невольников, и те крепостные крестьяне обоих полов, муж и жена с детьми, по неведомым в мире правилам продаются на торжищах собственниками и хозяевами наравне со скотом, а нередко меняют и на собак. При этом они должны изображать еще и веселость, умелость в ремесле, чтобы скорее их купили и дороже заплатили. Словом сказать, объединяться с таким не уважающим себя народом есть то же самое, что броситься из огня да в полымя».

Духовенство Малороссии в своем большинстве было возвращено из Униатства, и поэтому тайно очень жалело о потерянной своей власти над народом, близким к рабству, которой их наградили поляки, и поэтому сплели бессмысленную басню относительно московского посольства и всех других. Протопоп черкасский Федор Гурский, присутствовавший на казацком собрании и пользовавшийся авторитетом в народе, как известный богослов и проповедник, взявши текст святого Евангелия, злоупотребляя сравнением прошлого и настоящего, говорил на собрании, что «если, дескать, от трех царей и волхвов были поднесены ребенку Христу дары – золото, ладан и мирра, обозначавшие бытие, страдания его на земле и возвращение на небеса, то есть золото означало Царя, ладан – мертвеца, а мирра показывала Бога, то так и эти подарки, поднесенные от царей народу, знаменуют, чем они одеты или накрыты, в том и будет жить или укрываться народ ими обманутый. Например, дары польские состоят из сукон, покрытых коврами, то будет и народ, живущий с поляками, ходить в сукнах и иметь ковры; турецкие подарки покрыты бумагой и шелком, значит, и народ, живущий с ними, будет способен одевать на себя шелковые и бумажные материи; а московские дары все в рогожках, и неизбежно народ, который будет жить с ними, будет доведен до такого убожества, что оденется он в рогожки и под рогожки. И эти выводы вернее предсказаний всех оракулов мира».

Эта басня больше всего подействовала на простых депутатов, на большинство казаков. Они начали откровенно высказывать недовольство против Хмельницкого, «называя его предателем отчизны, будто бы подкупленным послами, и что они, освободив себя из-под польского гнета, пролив большую кровь, пожертвовав многими тысячами братии, положивших головы свои за свободу отчизны, снова добровольно продаются в неволю и отдаются такому народу, который не подал им никакой помощи в самую лихую годину, не подал даже воды промыть кровавых наших уст, и лучше нам быть в непрерывных войнах за свободу, чем накладывать на себя новые цепи рабства и неволи. Да и кому из соседних народов можно отдаться без страха и трепета? Одни из них непрерывно гнобят мусульманством, не терпят открытого богослужения христианского даже на собственной земле, другие торгуют своей братией, несмотря на единоверие и на единокровие, продают один другого бесстыдно и без упреков совести. А вер у них столько, сколько слобод, а в их домах, нередко и в одном доме их несколько помещается, и одно семейство из-за разных вер не может вместе жить и есть из одной посуды, а вся вера у них состоит в разборе икон и крестов, и какой из них красивее, тот и достоин почитания в оказании помощи людям. Для бога ж, творца всех и господа, неведомо, что у них для него остается. Поэтому, если нам с таким народом объединиться, то или они нас распродадут по одному, или переморят на своих улицах и перекрестках, потому что никто из них не пустит в свой дом никакого нашего перехожего, а тем более с табаком, употребление которого считается у них страшным грехом, смертным грехом и единым людским грехом во всем мире».

Гетман, успокоив возмущение собрания повторением своих клятв, «что он никогда и в мыслях не имел и не будет иметь намерения неволить их к ущемлению их прав и вольностей, и советовал только, из своей искренности отношений к ним и общей родины, поставить себя на крепкие ноги надежным союзом и объединением с другим народом, чего все нормальные державы всегда ищут, а нам особенно это необходимо с точки зрения, как я уже говорил, положения нашей земли и новизны нашего положения», и после этого распустил собрание по домам. На этом Сейм свою работу закончил.

Иностранных посланцев Хмельницкий одарил за их подарки и, написав в своих грамотах со всей вежливостью и благодарностью за приветствие и приглашение монархов, дал им прощальную аудиенцию и на ней заверил каждого отдельно о неизменной верности своей их монархам и постоянном уважении к их народам. При том он всемерно будет стараться к единению своего народа с ними, когда в нем пройдет то яростное сопротивление к такому объединению, рожденное омерзительным тиранством над ним польского правления, которое и во сне их пугает и действует на него, как некоторое отвратительное чудище.

Господарь молдавский Липула в апреле 1650 года прислал гетману Хмельницкому через боярина молдавского Морозия письмо, соглашаясь в нем отдать свою дочь Ирину в жены сыну гетмана Тимофею и объяснял при этом, что он всегда желал брака, но препятствием была продолжительная война Хмельницкого с поляками и угрозы тамошнего известного вельможи Потоцкого, который давно желал брака дочери его со своим сыном, а семья Потоцких управляет почти всем Польским правительством. Но теперь, будучи полностью уверенным относительно мирного покоя, особенно имея письмо от двора турецкого и разрешение на брак этот самого султана, его господаря, который заверяет о своей опеке во всех случаях, сообщает гетману о согласии на брак и просит прислать сына своего к нему в город Яссы с достаточным однако конвоем, чтобы со стороны Потоцких не было организовано какой-нибудь вражеской провокации, потому что от своих разведчиков он узнал, что на границе Буковины собралась немаленькая ватага польских волонтеров под руководством молодого Потоцкого.

Хмельницкий отправил своего сына в Молдавию с почетным караулом и достаточной охраной из числа своей гвардии, выслав следом за ним пятитысячный корпус казаков под видом пограничного разъезда. Но как только молодой Хмельницкий под городом Могилевом переправился через реку Днестр и приблизился к городу Сороки, польский корпус, выйдя из балок и садов, атаковал молодого Хмельницкого со всех сторон, вынудив его конвой сойти с лошадей и забраться на церковное кладбище и там отбиваться, оставив весь свой обоз с богатством на разграбление полякам. Радуясь такому успеху, они начали грабить обоз и одновременно штурмовать на кладбище казаков с намерением перебить всех до единого, находящихся в окружении, и не выпустить никого, кто бы мог сообщить об этом разбое. Но корпус казаков, который следил все время за походом сына гетмана, неожиданно окружил поляков и, выстрелив по ним из мушкетов, перекололи всех пиками. Около десяти поляков и сам молодой Потоцкий пробились было через казацкую линию и убежали в поле, но под ними рухнул мост на реке, молодой Потоцкий утонул в воде, а остальные, что застряли в урочище на берегу, были перебиты. Мертвых поляков похоронено около 4000 человек.

После этого побоища в Яссах состоялась свадьба молодого Тимофея Хмельницкого с дочерью Господаря Молдавии Анной, и вернулся он с женой в Чигирин. Гетман потом жаловался на Потоцкого королю о злодейском нападении на свадьбу сына, которая совершена по добровольному согласию, а Потоцкий этим пренебрег, допустив большие потери своих людей и значительных сумм. При этом гетман заметил, что если что-то неприятное случается между свадебными и их соперниками, то это в порядке вещей давних обычаев пиров и банкетов, на которых без пьяных не бывает. Король на это письмо так и не ответил Хмельницкому, однако этот свадебный случай стал первым шагом к новой войне.

Молодой Хмельницкий недолго прожил в браке. Польские министры подговорили Радулу, Господаря Мультянии, одного из регионов Валахии, и Ракоци, князя Венгерского, прогнать тестя его с молдавского правления, и Тимофей вынужден был с войском казацким отправиться, чтоб снова помочь вернуть тестю кресло молдавского Господаря. Поход тот подготовлен был очень быстро и точно так же быстро завершился желаемым успехом, войска мультянские и венгерские были повсеместно разбиты и разогнаны, а сам Господарь Мультянский был убит под Бухарестом. Господаря молдавского снова посадили в свое кресло, и казацкие войска, в большинстве своем, были отправлены домой. С Тимофеем остался только один Корсунский полк с полковником Мозирою. Но когда Тимофей вместе с тещей и своей женой проходил с тем полком приграничной стороной с Молдавией, тоже возвращаясь домой, то на пути, недалеко от города Сочавы, окружили его большие толпы войск польских и мультянских вместе с бунтовщиками молдавскими, недовольными своим Господарем, которые и собрали снова мультян и поляков, зная о небольших силах при Хмельницком. После короткой стычки Хмельницкий вошел в Сочавы и там закрылся в ожидании прибытия своих войск, за которыми он ночью послал надежного гонца. Укрепляя город, осматривал он при этом его самые важные места, и в этот момент пушечным выстрелом со стороны врага оторвало ему руку по плечо, и он умер за несколько часов. Войска казацкие прибыли к городу на второй день после смерти Тимофея, полностью разбили врага, весь табор его забрали, но вместо освобождения вынесли из города тело молодого Хмельницкого и проводили его вместе с женой и тещей к старому Хмельницкому, который, увидев тело сына своего, был близок к помешательству. Плакал Хмельницкий неутешно и долго над сыном своим, на которого имел большие надежды. При его хорошем воспитании и талантах он был выучен гетманом в политических и военных делах, необходимых для настоящего казацкого лидера. Похоронили Тимофея Хмельницкого в семейном Субботовском монастыре в каменной церкви.

Киевский воевода Адам Кисель, выходец из древнего русского рода Святольдов, известных в истории еще с 1128 года между русскими князьями, и с ним поветовые судьи Проскура, Волович и много других тоже выходцев из русских, обращенных в католичество и польское шляхетство, вскоре по опубликовании в Малороссии Зборовского трактата и установлению границ Малороссией и Польшей, прибыли Киев в надежде получить родовые свои усадьбы, отобранные во время войны. Они начали предъявлять свои требования гетману и малороссийскому трибуналу, доказывая, что они по вынужденному уклонению от веры, которая была обусловлена обстоятельствами, сложившимися на их службе в польском королевстве, терять свои родовые усадьбы не должны ни по каким законам и что они также могут нести свою службу в Малороссии, как они это делали в Польше. Гетман после рассмотрения и решения трибунала разрешил просителям вступить во владение их собственности с присягой на верность службе Малороссии и своей отчизне. Но взбунтовавшиеся против этого казаки Киевского, Белоцерковского и Переяславского полков, подговоренные судьей Гуляницким и полковником миргородским Гладким, выгнали всех тех искателей из малороссийских селений и многих из них перебили и ограбили, отчего и сам воевода Кисель скоро после того помер. Гетман воспринял этот поступок за очень тяжкое преступление и повелел провести расследование Уголовному трибуналу и военной комиссии и судить виновных по закону. Суд, подтвердив главными виновниками Гуляницкого и Гладкого, вынес им смертный приговор. Гладкому отрубили голову, а Гуляницкий сбежал и спрятался в Молдавии с тремя старшинами. Остальных старшин и многих из товарищества и рядовых казаков наказали палками, тюрьмой и содержанием прикованными к пушке. И хотя таким образом достаточно много казаков было наказано за убийство и обиды польских чиновников и много искателей получили свое имущество, но поляки признали этот поступок второй причиной к новой войне. Казаки же названных полков, рассердившись на Хмельницкого, что он держит сторону поляков, а их безвинно преследует, ушли из своих селений с оружием и пришли вниз реки Донца и там поселились, где создали так называемый Рыбинский слободской полк.

Хан Крымский 11 ноября 1650 года с мурзою своим Нагайбеком и турецким Агу Нуреддином прислал гетману письмо с предложением от султана Хмельницкому объединить народ Малороссии с Портой в турецком подданстве на самых выгодных условиях, которые он сам может составить и поручить посланцам представить их для утверждения султану. Хмельницкий, приняв посланцев с особенными дружескими почестями и угощениями, однако, отклонил предложенную протекцию на какое-то время, объяснив, что народ, которым он руководит, пока что не расположен ни к каким протекциям, боясь, чтобы не нажить тем самым завистников и не разжечь новой войны, после которой еще не совсем оправился, и что он всегда будет заботиться о том, чтобы склонить народ на их пользу. Посланцы, не достигнув успеха в своем первом предложении, стали уговаривать гетмана на другое, чтобы пойти войной с ханом на Московское царство, которому султан объявит войну в связи с завоеванием царями московскими Татарского и Астраханского царств. Если они Турции и хану той войной будут возвращены, то ему, гетману, будет выделено часть завоеванного от прилегающих к Малороссии областей московских или татарских. Последнее предложение посланцев из-за политических видов Хмельницкого чрезвычайно понравилось, и он, предвидя неизбежную войну с Польшей, надеялся привязать к себе в этой войне самого хана Крымского с еще более надежным успехом от предыдущего. Поэтому огласил он посланцам доверительно, что по завершении с поляками предстоящей войны, которую они развяжут без всяких причин и больше от заматерелой злости своей на Малороссию, он будет готов на все предложения султана и хана. А если еще с позволения султана и хан Крымский благоволит сделать в этой войне ему подмогу, то и те препоны, которые меж единоверцами устанавливаются только религией и народными предрассудками, будут ничтожными и позволят вступиться за союзника и его интересы, которые считаются в подобных случаях общими. Посланцы, будучи такими заверениями Хмельницкого удовлетворенными, отбыли от него утешенными, а гетман, одарив их весьма щедро, писал через них хану о приятельском к нему отношении и о состоявшейся встрече и беседе с посланцами, прося хана обнадежить его со своей стороны о помощи, необходимой в борьбе с поляками.

Отправив посланцев, Хмельницкий сразу же тайно написал царю Алексею Михайловичу письмо, сообщив ему обо всем, что у него было с иностранными посланцами и о новой ожидаемой войне с поляками, и просил при этом царя очень убедительно помочь ему в этой войне. Или, в крайнем случае, совершить своими войсками вторжения на Смоленщину и Беларусь и тем показать малороссиянам и их войскам свою приверженность их пользе и защите, благодаря которым они проникнутся преданностью ему, царю и его народу, для вечного с ним единения, и будут они служить, как бы сказать, задатком на будущее, для будущих договоров и соглашений. Царь поблагодарил Хмельницкого за сообщение ему и его народу новых вестей, обещал помочь отправкой войск своих к Смоленску и в Беларусь, но без объявления Польше формальной войны, чтобы не прославиться наглым нарушителям мира и предыдущих договоренностей и трактатов без убедительных на то причин. А сделает он ту высылку своих войск по причине союзных обязательств, если только не помешает тому нехорошие слухи, что приходят из Астрахани и других низовых городов, в которых с недавних пор начались какие-то недобрые движения.

Хмельницкий, сделав из анализа письма царя вывод о напрасной надежде на помощь, стал готовиться к обороне народа малороссийского собственными силами и комплектовать 20 полков 40 тысячами реестровых казаков. Но число их в каждом полку определено неравным, исходя из состояния сел и числа в них семейств казаков, понесших утраты выходом части из них в состав Слободского Рыбинского полка. Итак, комплектация сложилась следующим образом: полк Киевский при полковнике Антоне Адамовиче – 1200 казаков; Черниговский при полковнике Мартыне Небабе – 1200; Сиверский при полковнике Якове Коровце – 1200; Каневский при полковнике Семене Павлицком – 3000; Переяславской при полковнике Федоре Лободе – 2000; Черкасский при полковнике Иване Воронченко – 3000; Чигиринский при полковнике Федоре Якубовиче – 3000; Уманский при полковнике Иосифе Глухе – 3000; Корсунский при полковнике Лукьяне Мозыре – 3000; Брацславский при полковнике Даниле Нечае – 2000; Калницкий при полковнике Иване Федоренко – 2000; Крапивянский при полковнике Фелоне Джеджеме – 2000; Острянский при полковнике Тимофее Носаче – 2000; Миргородский при полковнике Максиме Тарани – 3000; Полтавский при полковнике Мартыне Пушкаренко – 2000; Гадяцкий при полковнике Сергее Бухале – 1200; Нежинский при полковнике Прокопе Шуменко – 1200; Лубенский при полковнике Дмитрии Кривоносе – 1200; Прилуцкий при полковнике Федоре Киселе – 1200; Винницкий при полковнике Петре Стягайле – 1600 казаков. Кроме регистровых полков имел Хмельницкий еще пушкарей с артиллерией и ее оборудованием под руководством Генерального вицеобозного иностранца Фридргана – 4550 и иностранцев при них в чинах старшинских, которые считались мастерами, 47 человек. Волонтеров, разделенных на 15 охочекомонных полков, насчитывалось 14 500 человек и войск запорожских было наготове 12 000. А всего имел Хмельницкий готового войска более 71 тысячи, в том числе постоянной пехоты между реестровым казаками было 25 тысяч, обученной всем пехотным построениям и маневрам, а при необходимости они умножались спешенной реестровой конницей, наученной боевым приемам и всему при том необходимому.

Мир в Малороссии с поляками согласно Зборовского трактата продлился около года. Поляки сломали его самым подлым и самым бессовестным образом. Они, не объявив, согласно общепризнанному народами праву, формальный войны или причин, что их к этому понудили, неожиданно ночью напали на корпус Брацславского полковника Нечая, что стоял табором возле местечка Краснопилля и полностью разгромили его 7 июля 1650 года. Генеральный есаул Богун, услышав о поражении Нечая, немедленно переправился через реку Буг и напал своим корпусом на поляков в ту самую пору, когда они праздновали победу свою над казаками в таборе побежденных. Убийства были совершены жестокие и без всякой пощады, как над подлыми хищниками, а не европейскими войсками, и когда они молили о пощаде, то им, отказывая, говорили: «Прощание воинам, а наказание предателям!» Спаслись от смерти только те, кто разбежался в разные стороны, а оба табора, польский и Нечая со всеми обозами, запасами и артиллерией, остались на месте, как добыча корпуса Богуна, который и похоронил тела убитых казаков и поляков, которых убитыми оказалось 3719 человек, том числе польский полковник Казимир Каневский.