Мы выдохнули, когда чертова дверь все же закрылась и, подпирая ее, тяжело задышали.
— Тебе надо переодеться, — выдала задумчиво магесса, — слишком выделяешься.
— Кто бы говорил, — язвительно вздыхаю, оглядывая ее помпезную мантию.
— Мы слишком много внимания привлечем в этой одежде, — нехотя соглашается магесса. — Может, их амуницию наденем?
— Нет, ты что, они же ее не снимают, — с отвращением поморщилась, — явно с гигиеной не знакомы.
— И что тогда делать? — растерянно спросила магесса, поворачивая за угол.
— А ты того, наколдовать не можешь? — осторожно повторяю за ней.
— Мой магический резерв…
— Ещё не восстановился, — договариваю за нее таким же самоуверенным тоном.
— Не паясничай, — получаю хлопок по пятой точке, пока мы пробираемся к главному залу. В этот раз толпы там нет, всего пара стражников возле дверей, и две ледвижки, моющие пол и вытирающие пыль.
— Настасья, а ты ледвижский знаешь? — спрашиваю тихо, радуясь, что лестница не дает разглядеть нас стражникам.
— Думаю, я и без этого разберусь, — как-то кровожадно улыбается магесса, потирая ладони, которые начали искрить.
Она прошептала какие-то слова, странно потирая руки, а затем раскрыла ладонь, показывая мне увесистую мышь. В ответ на моё удивление, она опустила мишку на пол и довольно улыбнулась. Маленький пушистый комочек, прячась по углам, побежал к ничего не подозревающим ледвижкам. Они не заметили ее, потому после небольшого пасса рукой от Настасьи мышка подкралась к одной из женщин и залезла ей под подол платья. Несколько секунд ничего не происходило, затем женщина выронила тряпку и закричала, задирая юбку. Вторая женщина, увидев мышку, бросила в нее тряпкой, но не попала.
— Городские, — вздохнули мы вместе с Настасьей с легким призрением.
Мыши всегда водятся там, где люди, избавиться от них очень сложно, лучше котов пока ничего не придумали. Наши три кошки всегда спят в подвале, защищают мешки с зерном от этих мелких вредителей. Стража отреагировала на шум и засуетилась, но женщины уже в испуге бросились бежать, причем в нашу сторону. Тонкие и хрупкие ледвижки явно неприспособленны к таким страшным зверям, как обычные мыши. Настасья вышла к ним на встречу, подняв руки вверх. Она коснулась их голов ладонями, после чего те упали на землю, потеряв сознание.
— Настасья, — испуганно зову ее, когда нас замечает стража.
— Бежим! — кричит она, обернувшись, и бежит назад, оставив меня одну перед стражами.
Запоздало почти добегаю до поворота, как в меня чуть не прилетает горшок с тем священным фиолетовым растением. Благо он в конечном итоге попал в стража, что бежал за мной. Второй был изворотливее и схватил меня за подол платья, уже почти дотянулся до меча, как получил от меня горшком. Словом, стоим мы с Настасьей запыхавшиеся, сил даже говорить нет и, молча поглядываем, то на тела в коридоре, то на дверь кладовки. В общем, с кладовкой у меня теперь ассоциируется склад тел, а не один наглый монстр. Переодевшись и заработав себе грыжу, затаскивая и раскладывая всех наших жертв, мы были готовы уйти в закат. Хотя уже давно стемнело, но людей в самом дворце было как-то мало, раз никто не заметил, как мы, матерясь, затаскивали сереньких и тощих ледвижек в кладовую.
— Платок повяжи, — подала тряпку подруга, и сама повязала себе платок.
Вот чаще бы она его носила, так она больше на женщину похожа. Все время оглядываясь, мы пробрались до черного хода, прошмыгнули к крылу прислуги. Вот здесь людей полно, через главный ход было опасно идти, так что решили срезать через кухню. Вот здесь я зависла от всего этого великолепия. Кухня большая, просторная с множеством столов, кипящих казанов и большой жаровней, на которой медленно вертится жирный поросенок. Поваров много, все в белой одежде, с поварскими колпаками и только мужчины, ни одной женщины. Ножей у них куда больше чем на любой кухне, на которой я готовила, все разной формы и из хорошей стали, а как рыбу разделывают просто загляденье. В животе даже заурчало только от одного вида ещё не приготовленных блюд. Ну и за что монстру и его змее такое счастье? Не сомневаюсь, что вот ради одной ложечки вон того божественно пахнущего супа можно и умереть.